Ярослава Кузнецова - Золотая свирель Страница 117

— А ведь верно… — задумался Хелд. — Тогда откуда ж там клад?

— Логично предположить, что золото оказалось там уже хорошо после истории с Лавеном, правда?

— Погоди, ты про Проклятого Колдуна, что ли, который маяк развалил? Так разве он не за золотом туда лазал и с драконом сцепился, что они там камня на камне не оставили?

Я почесала в голове. Рассказывать про Изгнанника было как-то невместно, тем более, я сама не слишком много про эту историю знала.

— Как бы то ни было, Хелд, золото это не волшебное, а самое обыкновенное, человеческое. Драконидское, в основном. Ты же сам его видел, а если снести его к хорошему оценщику, он нам точно скажет, чей монетный двор и когда чеканил эти деньги.

— Так чьи же они тогда, деньги эти?

— Наши теперь, — засмеялась я. — Только больше я в пещеру ту не полезу. Страшно там, под водой. Застрять в два счета можно.

— И не лазь, — заговорил молчавший доселе Пепел. — Хватит того что есть с избытком. Правда, Хелд?

— А и правда. Мороки от него выше крыши. Мож, оно и впрямь Проклятым Колдуном припрятано, и само проклято?

— Кто его знает… — Я пожала плечами.

Разговор пресекся. Я усиленно жевала, Хелд посасывал винишко, Пепел просто сидел, сложа руки, и смотрел на огонь. Меня беспокоил Кукушонок. Как он там, один на темном берегу? Ему же идти некуда, а я так и не вернулась… Еще наделает глупостей…

Я облизала с пальцев куриный жир.

— Слушай, Пепел, а ты-то как в трактире оказался?

Он перевел взгляд на меня и улыбнулся мягко. Лицо его терялось в тени, только руки были освещены — красивые беспокойные руки, правда, малость иссохшие то ли от худобы, то ли от болезни, и опять не слишком чистые. Правда, мои руки сейчас тоже чистотой не блистали.

Я отломила хлеба, уже не столько ради еды, сколько желая обтереть приставучий жир.

— Скажешь — случайно?

Он опустил глаза:

— Не совсем. Скажу лучше, что искал тебя. Знал, что ты в городе.

Я вспомнила принцессу Мораг. И спросила с легким раздражением, как и она:

— Ты что, следишь за мной?

— Да, — сказал он просто.

Я не нашлась что ответить. Зато возмутился Хелд:

— А что тебе наша девочка далась, господин хороший? Виды на ее имеешь или как? Или золота захотелось?

Пепел только руками развел. Хелд, похоже, уже записал меня в невестки. Расскажу Ратеру, посмеемся. Впрочем…

Как-то очень четко всплыло в памяти его лицо — широкоскулое, простое, милое, все в веснушках. Глаза его медовые. Губы обветренные. Славный парень Ратер. Да только не по мне ему всю жизнь сохнуть. Не мое имя вывела судьба на его ладони.

— Чего молчишь, господин хороший? — не отставал паромщик.

— А что сказать? — пожал плечами Пепел. — Никто не знает, как все сложится. Пока я буду следовать за Лестой, а там посмотрим.

— Уймись, Хелд, — попросила я. — Ну что ты, правда. Я обещала Пеплу помощь, я от нее не отказываюсь. Пепел, я же не отстану — как вы встретились?

Паромщик подозрительно на нас покосился и занялся колбасой.

— Да все просто. Я к трактиру шел. — Певец аккуратно снял ногтем нагар с фитилька. — А тут навстречу Хелд с кульком. Узнал меня.

— Еще бы не узнать! — буркнул паромщик.

— Говорит, что к тебе идет.

— Ага! — подхватил Хелд. — А он мне — ее на улице нет, говорит, в гостинице она, говорит, и так, знаешь, уверенно говорит, прям будто сквозь стены видит… А я говорю — да нет, говорю, обещалась ведь снаружи ждать. А он говорит, как хочешь, мол, но в гостинице она.

— Вошли мы в двери, тут к нам девочка-прислуга подбегает, дрожит вся, бедняжка. Сказала, что тебя в хелдовой комнате заперли, и псоглавцами пугают. Ну, мы скорее наверх, а дальше ты сама все знаешь.

— Спасибо, — я поежилась. — Перепугали они меня крепко. Это все из-за того случая… Ну, помнишь, когда на нас напали, тебя поранили еще…

— Не ходи больше в город, — вздохнул певец. — Хелд прав, может, нам стоит уехать?

— Нам?

— Ну да. Нам всем. И тебе, и приятелю твоему, Ратеру, и Хелду. И мне тоже, раз все так криво повернулось…

Я покачала головой.

— Не могу. У меня тут… много дел. Я не могу сейчас уехать. Потом, может быть.

— Да какие дела, когда земля пятки жжет! — снова возмутился паромщик. — Вот споймают тебя, девонька, на кусочки порежут, а потом обратно сошьют, чтоб где клад лежит показала! За золото твое любой душу продаст, будь он хоть Пес Сторожевой, хоть примас андаланский, прости Господи… Поедем, переждем, потом вернемся, через годик-полтора…

Тут не только в золоте дело, хотела сказать я, но только рукой махнула. Никуда я не поеду, пока Малыша не найду… пока его Амаргин на ту сторону не заберет. Еще Мораг, покушения, обряд, Каланда. Взялся за гуж… Нет, не могу я уехать.

А потом, вряд ли Амаргин меня отпустит. Может, это очередная сложность, которую мне необходимо преодолеть… мало ли что ему в голову взбредет, ехидне магической. Для него наблюдать как я корячусь — одно удовольствие. Начну ныть — пошлет на все четыре… Зато лекцию заумную прочтет в награду, если жива останусь.

Холера черная.

Неожиданно я зевнула. Разозлилась на себя и зевнула еще шире.

— Иди-ка ты, госпожа моя, сны досматривать, — усмехнулся Пепел.

— А вы?

— А мы тоже прикорнем до утра, правда, Хелд?

— И то дело, — паромщик раззевался вслед за мной.

— Вы только в другую комнату не уходите, — попросила я. — Постель широченная, все поместимся. А то мне как-то не по себе одной.

— Не стесним? — Пепел смотрел не на меня, а на паромщика.

— Ни в коей мере. Широченная, говорю, постель.

— Я лягу рядом с барышней, — заявил бдительный Хелд. — А ты, господин хороший, на краешке.

— Да хоть на жердочке, — тут Пепел не выдержал и тоже от души зевнул.

Полнолуние!

В зелено-золотом небе медовой кувшинкой цвела луна. Воздух превратился в лунный сок — опаловый, янтарный, тающий, неистово-нежный, оставляющий в горле сладостное, с тайной горечью, с ума сводящее послевкусие. Что-то еще насыщало этот воздух, что-то, находящееся за пределами моего восприятия, отчего упоенно заныло сердце, а душа задрожала, как переполненный тонкостенный бокал…

Луна! Ровного сияния ее было много, неохватно много, но глаза меня отчего-то подводили, казалось — зрение меркнет, хотя все вокруг было видно с ошеломляющей четкостью. Сумеречное бесплотное золото — лишь малая толика немыслимого света, что оказалась доступна моему человечьему зрению; остальное пронизывало тело тоской и радостью, неощутимым ветром проникало и уносилось прочь, даром расходуя на меня свое волшебство.

Стеклянный Остров тонко вибрировал под ногами, сообщая всему телу едва переносимое напряжение, и мне мерещилось — сейчас меня просто разорвет на кусочки или же схлопнет, как мошку меж ладонями земли и неба.