Вера Огнева - Дети вечного марта кн 2 Страница 12

-- Его тоже можно разрезать. Вытащим кусками.

-- Эдди, мы ее убьем этим. Ты же сам понимаешь.

-- Понимаю.

-- Я не умру, - вдруг сказала Цыпа. Она лежала, уставившись вверх. Глаза сухо блестели.

-- Конечно, девочка. Сейчас отдохнешь, поднатужишься. Я тебе помогу.

-- Да, Шак. Я постараюсь, только... вынеси меня на воздух.

-- Там холодно.

-- Утро наступило?

-- Светло.

-- Пожалуйста, вынеси меня. Эду не будет так плохо...

-- Хорошо.

Дайрен откинул край полога. Невероятно, но дождь прекратился. Трое суток сплошной стоячей воды кончились влажным, солнечным теплом. Эд тянул полог, пока тот не сполз с распорок совсем. Шевелить Цыпу было нельзя. А так, она увидит утро, солнце. Может быть, последние утро и солнце в своей жизни.

Шак начал гладить курицу по уродливому животу. Он уже так один раз вернул на место застрявшее яйцо. Но тогда у нее еще оставались силы. Сейчас их не было. И даже встань плод на место, это только облегчит боль. Но не спасет.

- Какое странное место. Куда ты нас завез на этот раз? - в слабеньком голосе Цыпы появилась лихорадочная игривость. Шак понял, что она не в себе. И даже немного обрадовался. Умирать в полном сознании тяжело. Пусть плавает в тихих грезах. Тем более что ему и на этот раз удалось поправить яйцо. Цыпа облегченно вздохнула.

Из соседней повозки высунулась растрепанная голова Фасольки:

-- Кто-то идет.

- Откуда? - подскочил Эд. Нюх отшибло напрочь еще вчера. Оставалось, пологаться на Солькины слова.

* * *

Лошадь, наверное, тоже боялась, - по-своему, по лошадиному, - дышала Сане в затылок, не отставая ни на шаг.

Хрень лешачья! Тропа под ногами - вот она. Лошадиные, вперемешку с человеческими, следы испятнали дорожку, - а никуда не ведет.

Саня остановился, озираясь, и бессильно заругался. Кузькина мама тут колобродила на пару с перевертышем... поставил ногу в старый, не меньше недели назад оставленный, след и обомлел. След был его. В ухо сильнее задышала терпеливая лошадка. Тоже поди примеривается, не она ли туту натоптала. На колючке у самой земли, к тому же, обнаружился лоскут, выдранный из Саниного плаща. Утром выдранный, - Саня помнил, - но уже затлевший, сморщенный и трухлявый, будто месяц провисел.

Кот терпеливо выпутал лоскуток, разгладил, теряя гнилые ниточки, и приставил на место дырки. Если не придираться - в самый раз. Обалдеть! Саня скосил глаза вбок. Лошадь стояла в собственном следу. Ага, старушка, мы вляпались. Хоть вперед по своим следам топай, хоть спяться - один хрен.

Собственно, почему хрен? Он прошел немного вперед по тропе и присел на пенек, ибо другого относительно сухого места не нашлось. Кусты, кроны деревьев, поваленные, или наклоненные стволы истекали влагой.

Хрен привязался к думке - не сковырнешь. Ну, рос у мамки в огороде этот въедливый овощ. Тятя ругаясь, поминал... Санька только много позже сообразил, что имеется в виду не твердый, до слез ядреный корешок, а нечто иное...

Саня замотал головой так, что с волос брызги полетели. Жучка так отряхивалась. Залезет жарким полуднем в речку, наплюхается, нафыркается, выскочит на берег и вся пойдет винтом, изгоняя воду из разношерстой шкуры...

Вот те и хрен, вот те и мамкина Жучка! Вокруг сырой как губка лес, а тропа сухая, и следы на ней затвердели до каменного звона. Санька еще раз тряхнул головой. Опять полетели брызги - дождь, оказывается. Подставил ладонь, на нее заморосило. Странно, что раньше не заметил.

Лошадь тоже соступила с тропы и в первый раз за весь день отошла от седока на три шага. Конек потянулся к травке, захрумкал, довольно всхрапывая.

Саня решительно поднялся, скинул с плеч непромокаемый синий плащ, - подарок Горюты, - стянул куртку, вывернул наизнанку и стал трудно напяливать одежду обратно.

-- Воронок, пошли дальше.

Конь поднял голову. Изо рта торчал, напоминая усы, пучок травы. Прожевал и мотнул башкой вроде: отвязался бы ты от меня. Но Саня не внял, ухватил под уздцы и повел... но не на тропу, а напрямую через лес, выискивая просветы между деревьями и обходя завалы. И даже не стразу сообразил, что нашел еще одну тропу. Почти незаметную, но вполне торную.

Укромная полянка не замедлила себя явить. Кот свернул за неохватный черный, с потрескавшейся, корой, ствол и вывалился на кругленькую, поросшую короткой густой травой прогалину и остановился в нешуточной задумчивости. Противоположная сторона поляны поблескивали и кривилась, будто ее затянул огромный мыльный пузырь. Если не присматриваться, вообще не заметишь, а постоял немного и разглядел границу Этой и Той стороны. Да хоть трава: тут - короткая и густая, там - высотой по пояс, испятнанная цветами. А за ней... видел Саня такое дерево, не дерево, хрен, опять же, знает, что такое: зеленое и лопушастое, под которое Шакова телега поместится. Но видел он его на самом юге. Куст этот там обихаживали, холили и лелеяли. Вначале лета он выстреливал огромный колос-соцветие, который к зиме вызревал сотней плотно пригнанных, сладких-пресладких продолговатых плодов. Ага - банан. Самое место для него на северной Границе!

Пока вспоминал, сам не заметил, как подобрался к прозрачной преграде вплотную. Она колыхалась и как бы перетекала. Кот осторожно тронул ее пальцем. В стороны пошли едва заметные мелкие круги. Лес за преградой исказился рябью.

Надо бы подумать, взвесить все за и против, к месту вспомнить пример из прошлой жизни, как совал голову, куда тебя не звали, хуже - не пускали. Но... Саня зажмурился и рывком, как в воду, кинулся в прозрачную неизвестность. Оно неприятно обволокло и тут же, чмокнув, пропустило. Лошадь недовольно всхрапнула, натянула повод, - но ей никто слова не давал, - пошла за хозяином.

Хоть обратно скидывай куртку. Снизу мокро, сверху мокро, в середине - жарко. В первый момент показалось, что и в самом деле нырнул в воду. Потом и глаза и дыхание приспособились. Колет пришлось расстегнуть, иначе утонешь в собственном поту. Зато отчетливо и близко обозначились знакомые и такие долгожданные: Шак, Эд, Фасолька.

С Цыпой было плохо! Очень плохо - в пору сорваться и бежать на помощь. Если бы не высоченная густая трава, да мириады всяких населяющих ее беззаконных тварей, Саня и побежал бы. Приходилось продираться. Он уже не думал об осторожности, шел на пролом, треща кустами. Потому что к месту бивака, на котором расположились его товарищи, к телеге с измученной Цыпой шел еще кто-то. Кот его не видел, только чувствовал, верхним запредельным чутьем, улавливая приближение странного, непонятного, невиданного и, вполне вероятно, опасного существа. И что самое паршивое: оно могло добраться до стоянки арлекинов раньше Сани.

Ноги заплетались в траве. Кот поминутно спотыкался, дергал повод. Пару раз на него сзади натыкалась лошадь.

* * *

-- Шак!

-- Я вижу, Эдди.

Незнакомец вышел на поляну, будто вынырнул из густой зеленой воды. Вокруг колыхалось, разве кругов не было. С него капало. И его заметно шатало. Высоченный, выше Шака, широкий в плечах и тонкий в поясе, он имел зеленоватую кожу и длинные рыжие волосы. Одна прядь запуталась в листве. Чужак мотнул головой. Шаку показалось, что не прядь соскользнула, сама ветка колыхнулась, сбрасывая волосы. Чужак сделал огромный шаг и оказался в центре поляны. В руке он нес несуразный глиняный сосуд, заткнутый помятой еловой шишкой.

Эд уже стоял против. Если не знать, не поймешь, чего это Дайрен схватился за край плаща. Шак знал. Там пряталась тончайшая режущая струна. Эду не хватило одного мгновения. Руки зеленого человека вдруг удлинились и... спеленали собаку наподобие полос лыка. Спеленали и сдавили, так что Эд сразу обмяк.

Шак до последнего сидел над Цыпой. Только что показалось, она справится. Злополучное яйцо начало двигаться. Курица, собрав последние силы, помогала ему. Шак чертил круги по уродливому животу. Ее нельзя было сейчас бросать!

Эд!!! Но тот болтался в лыковых руках зеленого чудовища бесчувственной куклой. У Шака зазвенело в голове от напряжения. Она сейчас лопнет, разорвется части...

И тут с другой стороны поляны, тоже, будто вынырнув из воды, показался мокрый и расхристанный, невероятный, уже почти потерянный, кот с когтями наголо.

-- Отойди от собаки, урод! - крикнул Саня, как давеча ему кричал мужик, отгоняя от девочки.

-- А чего он драться? - мирно спросил незнакомец.

Но лыковые руки не разжал. Эда даже приподняло над землей. Лицо собаки посинело. А Зеленый продолжал:

-- Я его отпущу, когда ты когти спрячешь. И вообще вали из моего леса. Тут я хозяин.

-- Никто твоего права не оспаривает. А когти я не уберу, вдруг пригодятся.

-- Тогда получишь труп.

В голосе Зеленого сквозило полное равнодушие. Пьяное равнодушие, между прочим, отметил Саня. Шел пьяный лешак по лесу, нарвался на компанию, не занравились, отчего бы ни придушить одного двух...