Елизавета Дворецкая - Огненный волк, кн. 1: Чуроборский оборотень Страница 12

Милава увязалась за братом. Девушкам Вешничей тоже не пришлось бы скучать – к себе они ждали Боровиков, – но Милава сказала матери, что идет помогать Малинке шить приданое. Малинка и правда торопилась, шитья было много, а Милава дружила с двоюродной сестрой, и ее желание никого не удивило.

– Посмотри там! – Старшая сестра, Спорина, украдкой подмигнула ей на Брезя, которому мать чесала голову, разбирая светло-русые кудри на ровный пробор. – Потом расскажешь!

Милава знала, о чем речь, и улыбнулась. Брезю девятнадцатый год пошел – давно пора жениться, и вот, дай Макошь счастья, наконец присмотрел невесту.

Но было еще одно, что тянуло Милаву к Моховикам. До сих пор ее не оставляли мысли об Огнеяре. Его лицо, его темно-карие глаза с большим, нечеловеческим зрачком стояли перед ее взором как наяву, и даже теперь, через десять дней, ее пробирала тихая горячая дрожь при одной мысли о нем. Ей хотелось снова оказаться в беседе Моховиков, где она увидела его, посидеть возле очага, где сидел он. Заслышав в лесу волчий вой, она сразу думала о нем. Сама себя она упрекала в глупости – княжич, да еще оборотень, о нем ли думать девице на первой зиме, когда стала считаться в невестах! Разве он ей жених? Большей глупости век не слыхала! Но все другие парни теперь казались Милаве скучными, и ни красавец Капельник из Черничников, по которому сохли все девки в окрестных родах, ни Свирель-Бортник* с его песнями и байками не смогли бы задержать ее дома, когда братья пошли к Моховикам. Но никому-никому Милава не признавалась в истинной причине своего стремления туда. Скажут ведь, что с ума сошла девка. И будут правы!

Семеро парней и Милава шли через лес, холодный и неприютный в это время, покинутый листвой, но не прикрытый снегом – вроде необряженного покойника, хотя и стыд так думать о защитнике и кормильце. Намокшие палые листья, побуревшие за время дождей, тяжело цеплялись за ноги, меж стволов было видно далеко, а в глубине леса прятались черные тени. И лучше туда не смотреть – нечисть выползет на живой взгляд.

В поле было еще хуже – голая земля, открытая всем семидесяти ветрам, нагоняла чувство тоски и бесприютности. Милава мерзла, куталась в плащ и не могла дождаться, когда же впереди покажется дубрава, укрывающая тын Моховиков. Осенние ранние сумерки быстро сгущались, небо было глухо затянуто тучами, стал накрапывать дождик. Парни нахлобучили шапки на глаза и прибавили шагу.

– Поспеваешь? – Брезь взял Милаву за руку и сжал в теплой ладони. – Э, рука холодная какая! Смотри, замуж никто не возьмет![2]

– Пока придет пора – отогреюсь! – отшутилась Милава. Этой зимой она не ждала сватов: пока еще женихи к ней присмотрятся на посиделках, пока ведуны посчитают, с кем она не в родстве на семь колен[3], – и два года просидеть можно!

Несмотря на холод и дождь, Брезь был весел. Дорога к Моховикам уже пять месяцев казалась ему радужным мостом к счастью – там жила Горлинка. С тех пор как он заметил ее в хороводах Ярилина дня*, других девушек для него просто не было, зато она одна собрала в себе красоту, доброту и прилежание всех. Ее мягкие косы и голубые глаза были для него милее всего на свете. Только ее он желал увидеть матерью своих детей и ждал только Макошиной недели, чтобы спросить, желает ли того же и она. И в сердце Брезь знал – желает. С того самого хоровода Горлинка отвечала улыбкой на его взгляд, была приветлива при встречах, и он верил, что и сейчас она ждет его. Только одно его смущало – не оказаться бы им родней. Моховики и Вешничи были в давней дружбе и часто роднились, а всю родню в семи поколениях в голове не удержать, это только ведуны и могут. Только бы не это – и тогда его свадьба будет первой этой зимой в роду Вешничей.

Дождь пошел сильнее. Сумерки и влага бродили по полю, собирались серым маревом между небом и землей, сгущались то там, то здесь, из оврагов ползли угрюмые тени. Милава крепче вцепилась в руку брата: холод, тьма, сырость навевали страх, внушали чувство, будто поблизости бродит опасное и злобное существо. Теплая беседа с ярким огнем в очаге уже казалась недостижимым счастьем, и Милава щурилась, всматривалась в серую пелену, старалась скорее увидеть впереди дубраву. И нечего думать по такому ужасу идти обратно, надо будет у Моховиков ночевать.

В стороне от дороги, в поле, ей почудилось какое-то движение. Милава вгляделась, но не могла понять, то ли посреди поля шевелится живое существо, то ли маются тени дождя. Потянув Брезя за руку, она показала ему туда.

– Мряка* ходит, – тихо ответил ей брат. – Не смотри туда, а то расти начнет и все небо закроет. Чуры добрые, сберегите нас!

Мряку заметили и другие братья. Осеняясь знаком огня, они снова прибавили шагу, почти побежали. А Мряка не отставал: двигаясь по полю вдоль дороги, он постепенно приближался, все рос и рос, и вот уже серое облако приняло очертания человеческой фигуры.

Тут Милаве стало по-настоящему страшно: она спряталась за Брезя и на ходу выглядывала из-за него. Чтобы поспеть за братьями, ей приходилось почти бежать, ноги ее скользили на мокрой грязи, платок сбился на затылок, по лицу текли холодные капли дождя.

– Братцы! Упырь!* – вдруг закричал старший из братьев, Заренец.

Милава посмотрела еще раз и вскрикнула. В двух десятках шагов от дороги по полю скакало перепачканное землей и грязью существо, покрытое лохмотьями грязной шкуры, то ли надетой, то ли облезающей с тела, с растрепанными волосами, почти закрывшими лицо, а из-под волос дурным огнем горели глаза. Упырь облизывался длинным красным языком и скалил зубы с выступающими верхними клыками, грязь у него под ногами чмокала, и сам он чмокал широким ртом. Проваливаясь в кротовые норы, скользя на мокрой неровной земле, упырь шатался, нелепо размахивал лохматыми руками и ногами, но двигался очень быстро и приближался к дороге. Его бессмысленные горящие глаза смотрели прямо на людей.

Милава хотела закричать, но сама зажала себе рот, закусила губу. Может быть, упырь еще не чует их, а она привлечет его своим криком. Ветер был в их сторону, и в холодном потоке явственно слышался запах плесени. Побледневший Брезь одной рукой крепче обнял сестру, а второй выхватил нож из ножен на поясе. Но чем здесь поможет простой нож? Упырь тем и страшен, что он уже перешел смертную черту и вернулся, не принятый миром мертвых, его не возьмет простое оружие. Он был мертв и холоден, как камни, но двигался и грозил живым, хотел выпить из них тепло жизни, не полной мерой отмеренное ему. Но его это не оживит и не согреет, а живых утащит за ним во тьму и холод Кощного владения*.

– Бегом, братцы! – севшим от страха голосом прохрипел Заренец, не стыдясь своего испуга. Лучше волк, лучше медведь-шатун, чем упырь! – Бегом, он чует нас! Дед, помоги!