Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Книга 5. Неубедимый Страница 12

— То, что ты больше всех переживаешь, говорит только о том, что ты больше всех переживаешь! — заявил Лёва, — А за переживание денег не платят.

Константин Петрович задумался.

— Штрафовать бы вас за то, что вы бесплатно мне нервы треплете, — неуверенно произнёс он, — Ладно, проехали. Я пойду, потому что я уже подготовился. Желаний невыполнимых у нас много, я посмотрел. Составил список. И знаете, какую закономерность нашел?

— Что за великим тобой никаких невыполненных желаний не числится? — предположила Галина.

— Почему же, числится. И великим свойственно ошибаться. А закономерность в том, что люди эти — для которых рак на горе должен свистнуть — хотят всего и сразу. У них и так всё хорошо. Им очень многое дано. Но им надо больше.

— Это, по-моему, в природе человека, — заметил Лёва.

— Нет, — вмешался Виталик, — В природе человека — совсем другое. Знаете, почему у человека две руки и две головы и жизнь относительно длинная, а у осьминога ногорук восемь, зато живёт он очень мало?

— Потому что природа любит, когда в ней царит разнообразие? — предположил Лёва.

— И это тоже. Но главное — потому что осьминог должен быстро-быстро схватить добычу, схватить любовь всей своей жизни, схватить в охапку детей, схватить задремавшую жену рыбака — и проделать с ними то, что ему велит инстинкт. Пока жизнь не закончилась. А человек может не спешить. Потому что, как сказано в условии задачи, у него только две хватательных конечности, а не восемь. Зато жизнь — длиннее. Сначала он, не торопясь, должен вцепиться в то из своих стремлений, которое к нему ближе. Рано или поздно он им насытится. И тогда — хвать следующее. И так — пока не перехватает всё, что ему полагается. Жизни на это как раз хватит, всё ведь с умом отмерено. Если же человек двумя своими коротенькими ручонками за раз попытается захапать всё и сразу — уронит, потеряет, надорвётся и останется ни с чем. А жизнь впереди ещё дли-инная. Впору в петлю, или в бутылку, или в другой скоростной экспресс, без остановок мчащийся к станции «Смерть».

— Помчусь и я, — подвёл итог коммерческий директор, — А вы тут без меня не шалите.

Константин Петрович вышел из особнячка Тринадцатой редакции и быстрым шагом двинулся в сторону Невского. Троллейбусы шли косяком — видимо, выше по течению рассосалась огромная пробка. Первый же троллейбус домчал его до Малой Морской улицы, где снова угодил в пробку. Зато высадил торопливого пассажира аккурат напротив нужного дома.

Константин Петрович спустился на несколько ступенек вниз, ещё раз сверился с адресом, написанным на клетчатом листке, отворил тяжелую деревянную дверь и вошел в полуподвальное помещение. Дверь за его спиной бесшумно закрылась. Ни бренчания колокольчика, возвещающего продавца о том, что пришел покупатель, ни даже лёгкого щелчка.

В букинистической лавке пахло, как в библиотеке, которую Костя часто посещал в средних классах школы. Запах старых книг не спутаешь с запахом новых — кажется, что с годами они набираются мудрости, и, например, «Евгений Онегин» 1964 года выпуска знает о жизни несравнимо больше, чем «Евгений Онегин», только вчера вышедший из-под типографского пресса.

В глубине помещения, чуть наискосок от входной двери, располагался тёмного дерева широкий длинный прилавок, очень похожий на те, какие Костя видел в старых фильмах. За таким прилавком легко представить аптекаря-алхимика, смешивающего зелья по рецептам брата Лоренцо. Но сейчас там не было никого. В углу подразумевалась скрипучая лестница, ведущая на второй этаж, но лестницы почему-то не было, на её месте высился массивный стеллаж с книгами, макушкой упирающийся в потолок. Пол был устлан желтовато-серым линолеумом. Всё свободное пространство занимали книжные шкафы разного вида. Здесь были застеклённые витрины с мигающими огоньками сигнализации — мимо этих витрин Константин Петрович прошел, не дыша, и не глядя на шедевры, что были выставлены там. Были и обычные книжные полки, какие в Костином детстве имела в своём доме любая семья. Здесь и книги стояли знакомые — вот Жюль Верн, на которого в библиотеке записывались за полгода. А вот — Дюма. Как кипарисы, возвышались длинные узкие шкафчики, изготовленные, видимо, по специальному заказу. Константин Петрович подошел к одному из таких шкафчиков и с удивлением и каким-то детским восторгом обнаружил, что весь он — от пола до потолка — заставлен томиками «Золотого телёнка» разных лет выпуска.

Под потолком зажужжала лампа дневного света. Константин Петрович задрал голову вверх и тут же услышал голос, словно усиленный многократным эхо:

— Вот и я!

Коммерческий директор оторопело поглядел в сторону прилавка. На месте продавца, как ни в чём не бывало, сидел крепкий старик с надменным лицом и густой седой шевелюрой и вязал носок. Приглядевшись, Константин Петрович заметил, что старик облачен в коричневый — под цвет прилавка — махровый халат.

— Здравствуйте. Вы в первый раз здесь, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс хозяин.

— Здравствуйте, — учтиво ответил посетитель, — Сразу признаюсь, что ничего покупать не буду. Я, понимаете, работаю в издательстве. И пришел сюда… ну, в некотором роде, как в музей.

— Да, пожалуйста, смотрите. Если что-то интересно — спрашивайте меня, — ничуть не рассердился владелец букинистической лавки и вернулся к своему вязанию. А Цианид выиграл несколько минут на то, чтобы собраться с мыслями.

Старичок, должно быть, тот ещё жук. И действовать с ним с наскока не получится. Лучше для начала рассказать про себя побольше правды, да потихоньку выспрашивать о нём. Глядишь, что-нибудь и наклюнется.

— Я смотрю, у вас не очень много покупателей, — откашлявшись, произнёс Константин Петрович и подошел к прилавку, — Вы уж простите мою прямоту — а не убыточное ли это дело?

Старик отложил вязание в сторону и внимательно посмотрел на любопытного посетителя.

— Не убыточное, — ответил он, завершив осмотр, — Знающие люди готовы платить за ценные книги хорошие деньги. А я умею достать всё, что когда-либо было напечатано. Даже уцелевшие экземпляры из полностью уничтоженных тиражей.

— Это ваш собственный бизнес? — уже с искренним интересом продолжал коммерческий директор, — Вы не подумайте, я не из налоговой…

— Вы из издательства, я помню, — спокойно сказал старик, — Да, это целиком и полностью моя собственность.

— Хорошо, когда есть своё дело. Ни от кого не зависишь, как я…

Константин Петрович внезапно почувствовал себя маленьким, бедным и очень одиноким галерным рабом.

— Ну-ну, — похлопал его по руке букинист. Прикосновение этой маленькой сухой кисти было лёгким, почти невесомым, — Какие ваши годы? Я ведь тоже не сразу… Пришлось хлебнуть всякого.