Джон Толкиен - Две твердыни Страница 12

— А я и знать не хочу, — выпалил Гимли. — Кто бы тут ни жил, я никого беспокоить не собираюсь!

Друзья бросили жребий, кому когда стоять на часах. Первая стража выпала Гимли. Арагорн и Леголас легли и сразу заснули, только Арагорн, засыпая, еще раз напомнил:

— Не забудь, Гимли, что самое опасное — ломать живые ветки с деревьев Фангорна. И не заходи далеко в лес за хворостом, пусть лучше огонь погаснет; если что случится, буди меня.

Спал Арагорн крепко и, похоже, спокойно. Леголас лежал, не шевелясь, сложив красивые руки на груди, но с открытыми глазами: эльфы даже в самом крепком сне остаются настороже, сливаясь с ночью и всеми ее проявлениями. Гимли присел у костра и задумчиво водил пальцами по лезвию топора. Шелестели листья. Больше ничто не нарушало тишину.

Вдруг что-то заставило гнома поднять глаза. Там, где кончался свет от костра и начинался лесной мрак, стоял, опираясь на палку, старик в широком плаще; низко надвинутая широкополая шляпа закрывала ему глаза. Гимли вскочил. В первый момент он от изумления потерял голос, хотя в голове мелькнула мысль, что их выследил Саруман. От резкого движения гнома проснулись Арагорн и Леголас. Они сели и устремили взгляды в ту же сторону, что и гном.

— Что тебе надо, отец? — спросил Арагорн, вставая. — Может быть, ты замерз, подойди к нам, погрейся у огня.

Он сделал шаг вперед, но старик исчез, будто его и не было. Далеко отходить они побоялись. Месяц скрылся, и ночь была черной, как смола.

Вдруг раздался крик Леголаса:

— Кони! Кони!

Коней не было. Они вырвали из земли колья, к которым были привязаны, и убежали. Ошеломленные новым несчастьем, друзья молча стояли у костра. На мгновение им показалось, что издалека, из черного мрака, доносится фырканье и ржание коней, но потом все стихло, только холодный ветер шелестел листьями.

— Значит, кони пропали, — произнес, наконец, Арагорн. — И мы их ни найти, ни догнать не сможем. Если они сами не вернутся, придется обойтись без них. Мы же вышли пешком, а ноги, к счастью, у нас пока целы.

— Ноги? — переспросил Гимли. — Ноги, может быть, нас понесут, но наверняка не накормят.

Он подкинул пару веток в костер и сел возле него, сгорбившись.

— Несколько часов назад ты отказывался сесть на роханского скакуна, — невесело засмеялся Леголас. — А из тебя, наверное, еще получится ездок.

— Теперь вряд ли, — ответил Гимли и, немного помолчав, добавил: — Хотите знать, что я думаю? Мне кажется, что это был Саруман. Помните, Эомер говорил, что он бродит по стране в виде старика в плаще с капюшоном? Все сходится. Забрал у нас лошадей или спугнул их и скрылся. А теперь что? Запомните мои слова: этим дело не кончится!

— Твои слова я, конечно, запомню, — сказал Арагорн. — Но я запомнил и другое: этот старик был не в капюшоне, а в шляпе. Я не сомневаюсь, что ты угадал, и что опасность грозит нам здесь днем и ночью. Но сейчас мы не придумаем ничего лучшего, чем выспаться, пока можно. Иди спать, Гимли, все равно скоро моя очередь сторожить, а я еще подумать хочу, сон пропал.

Ночь тянулась медленно. После Арагорна часовым был Леголас, потом опять Гимли, и так до утра. Ничего нового не случилось, старик больше не появлялся, кони не вернулись.

Глава третья. УРУК-ХАЙ

Пину снился мрачный сон с кошмарами. Ему казалось, что он кричит, и его голосок слабым эхом отдается в темном подземелье: «Фродо! Фродо!». Но вместо Фродо к нему со всех сторон протягивают страшные лапы сотни оскаленных орков. Где Мерри?..

Он проснулся. Холодный ветер дул ему в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, и небо темнело. Хоббит повернул голову и убедился, что действительность не намного лучше кошмарного сна. Руки и ноги у него были связаны веревкой, причем ноги дважды: у колен и у щиколоток. Рядом лежал бледный Мерри с головой, обмотанной грязной тряпкой. Вокруг сидели и стояли орки, целая банда.

Обрывки воспоминаний в голове Пина медленно связались воедино. Голова болела, но постепенно хоббит стал разбираться, где сон, а где явь. Как же все случилось? Сначала он вместе с Мерри побежал в лес. Что их туда гнало? Почему они не послушались предостережений Бродяжника? Они бежали и кричали, пока не налетели на орков. Орки их, конечно, не ждали, может, и не заметили бы, если бы хоббиты не попали прямо к ним в лапы. Хоббиты схватились за мечи, но орки явно не хотели их убивать, а старались взять живыми, хотя Мерри шутить не собирался, махал мечом по-настоящему, даже отсек несколько уродливых рук и ног. Бедный храбрый Мерри!

Потом из-за деревьев выскочил Боромир! Отвлек орков на себя. Многих убил, остальные разбежались. Хоббиты бросились было назад, к Реке, но тут подоспели еще орки, целая туча, не меньше сотни, среди них было несколько очень больших. На Боромира посыпался дождь стрел, он затрубил в свой рог так, что лес загудел. Сначала орки испугались и отступили, но на зов Боромира никто не вышел, и они напали на него с удвоенной яростью. Больше Пин почти ничего не помнил. Смутно видел, как Боромир, лежа у дерева, вытаскивал из груди стрелу. Потом наступила темнота.

«Наверное, меня тогда ударили по голове, — подумал хоббит. — Тяжело ли ранен Мерри? Что с Боромиром? Почему орки нас не убили? Где мы? Куда нас тащат?»

Ответить на эти вопросы Пин не мог. Ему было холодно и плохо.

«Жаль, что Гэндальф переубедил Элронда, когда он не пускал нас в поход, — подумал он. — Какой от меня прок? Только мешал. Пассажиром был, даже хуже, — багажом, обузой. А сейчас меня похитили и вовсе волокут, как мешок. Эх, если бы Бродяжник или кто-нибудь другой нас нашел и отбил! Но разве можно на такое надеяться? Это нарушит планы Отряда. Вот если бы удалось чудом освободиться!»

Пин попробовал подняться, но безуспешно. Один из сидевших рядом орков расхохотался и что-то забубнил на своем наречии, повернувшись к соседу.

— Лежи тихо, пока тебя не трогают, — сказал он потом Пину на Всеобщем языке, который в его устах звучал так же грубо и неприятно, как клекот орчьей речи. — Тихо и спокойно, дурак! Скоро дадим твоим ногам похромать! Не успеешь дойти до места, пожалеешь, что они у тебя были!

— Эх, дали бы мне с тобой позабавиться, ты бы пожалел, что вообще родился, — добавил второй орк. — Запищал бы у меня в лапах, крысенок. — Он наклонился над Пином и зашипел, ощерив желтые клыки. В руке у него появился длинный зазубренный черный нож. — Лежи тихо, не то я тебя пощекочу этой цацкой. И советую не напоминать о себе, а то ведь я могу и позабыть про приказ. Чтоб они пропали, эти исенгардцы! Углук у багронк ша пущдогр Самуман-глоб бубхош скайр… — начал он на своем языке длинный монолог, закончив его яростным хрипом.