Виктор Некрас - Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды Страница 12

До сих пор.

Встать и заплести косу — из опалённых-то волос — было недолго. Волосы отрастали плохо, хотя уже прошло уже больше полугода, и по ним не особенно и видно было, что Краса побывала в пожаре.

— Краса…

— Чего? — спросила девушка, не оборачиваясь, и переплетая косу. — Чего ты ещё придумала.

— А давай, Летаву попросим, чтобы на Буса погадала — где он сейчас.

Опричь Красы и Улыбы никто средь плесковских Славутиных сбегов и не верил, что Бус жив. Да и кому надо-то? Неклюд-корчмарь в Славутиной веси был — чужак. Ни родич, ни родович… ни у кого из Славутиных и душа по нему не болела. А Краса и сама средь них чужачка — приютили из милости — и ладно! Покормят, пока в полный ум да память не войдёт да не оздоровеет, а после за кого-нибудь и замуж выдадут. Скорее всего, за кого-нибудь из своих, чтобы рабочие руки из рода не выпускать.

— Давай, — медленно сказала Краса, наконец оборотясь и встретясь глазами с Улыбой. — Давай, Улыбушка, спросим…

Летава оказалась довольно миловидной старухой — и Краса, и Улыба опасались увидеть сущую Ягу с торчащим изо рта клыком, сморщенную и косматую — нет! Морщин у неё и впрямь было вдосталь, а только и зубы все были на месте, и ничего страхолютого в ней не было. От старух Славутиного рода её только то и разнило, что на одежде не было никоторой родовой вышивки, да оберегов и наузов на одежде было намного больше, чем у иных других.

Летава сидела за столом в самой большой землянке и негромко разговаривала с войтом, изредка откусывая от пирога с клюквой и отпивая из деревянной чашки квас. Встретилась на миг глазами с Красой, и девушке вдруг показалось, что ведунья уже знает что-то о ней. Летава вдруг чуть шевельнула рукой, останавливая слова войта, и вгляделась в девушку.

— Спросить у меня чего хочешь, дева?

— Хочу, матушка, — одними губами сказала Краса.

— Зовут тебя как?

— Красой прозвали.

— И впрямь, Краса, — усмехнулась старуха неприветливо. — Чего же тебе, Краса, надобно-то от меня?

— Погадала бы, матушка?

— О чём? — усмехнулась Летава. — Я и так всему роду гадать буду…

— Чужачка она, приёмыш, — так же недружелюбно пояснил войт, сверля Красу взглядом. — Ни к чему — баловство одно на уме… не слушай, Летаво.

— С чего бы это? — сварливо бросила ведунья Славуте. — Чем она хуже рода твоего? Не бойся, дополнительной платы у тебя не возьму… зря, что ли за двенадцать вёрст ноги по грязи топтала? Это скорее твои мужики дурью маются, — Летава уже знала, за какой нуждой её позвали, и явно не одобряла. — Так чего тебе, дева? На суженого погадать?

Красе пошла пятнадцатая весна, и гадать на суженых была самая пора.

— Брат у меня погинул в прошлом году, — Краса сжала зубы — вот только на суженых ей гадать сейчас и не хватало. Не с её счастьем. — Я мнила — убили, а только сегодня во сне его видела, — не стала Краса говорить, что во сне Буса видела не она, а Улыба — не хватало ещё, чтобы войт, и так пышущий злом, отыгрался на дочке. — И вроде как жив он. Не погадаешь ли, матушка?

— Погадаю, красавица, погадаю. Вот только сначала мужикам погадаю, а после — тебе. Жди.

Гадание мужиков закончилось быстро — никого из женского племени на неё не пустили, опричь Летавы. Да Красе не больно-то и хотелось знать, чего там мужики делали. Судя же по тому, что Славута после того гадания довольно потирал руки, а остальные мужики сумрачно молчали, Летава и Славутиным, и иным сбеегам отсоветовала ворочаться на Плесковщину.

Да и то сказать — куда ворочаться-то? Под мечи да плети? И впрямь вожжа под хвост попала мужикам, верно ведунья говорила, дурь в голове.

— Есть у тебя чего-нибудь от брата? — Летава глядела цепко, не отрываясь. — Из одежды чего-нибудь альбо ещё что?

— Волосы его есть, — прошептала девушка несмело. Сейчас её затея отчего-то стала казаться ей самой вздорной и опасной.

— Ещё лучше, — проворчала ведунья. — Откуда?

— Нас ещё в детстве отец для чего-то заставил. У меня его волосы есть, — Краса стащила через голову кожаный гайтан, на котором под оберегом таилось волосяное колечко, — а у него — мои.

— Умно, — сказала Летава, цепко выхватывая колечко из рук Красы. Встретилась с ней глазами и усмехнулась. — Да ты не бойся, дева, порчи я на твоего брата не наведу. Ни к чему мне это, корысти в том вовсе даже никакой.

Вспыхнули волосы, корчась в огоньке светца, противно запахло палёным рогом. Пепел ведунья бросила в широкую деревянную чашку с водой, помешала ложкой, вглядываясь в глубину чашки, забормотала:

— Встану я, Летава, благословясь, и пойду из избы в двери, а из дверей в вороты, в чистое поле под восток, под восточную сторону, на море, на океан, на остров Буян, там на острове Буяне на море-океане, лежит колода дубовая, а на той колоде сидит Страх-Рах. Я тому Страху-Раху покорюсь, да попрошу — создай мне, Страх-Рах, семь братьев, семь ветров буйных, семь вихорей: ветер полуденный, ветер полуночный, ветер суходушный. Подите вы, семь ветров буйных, во чисто поле, сыщите добра молодца Буса Неклюдовича, да мне про него расскажите, тоску девы утолите! Гляди, дева!

В тускло блестящей от светца воде — в землянке было полутемно, только в приотворённую дверь заглядывало краем солнце — вдруг что-то прояснилось, видно было какое-то движение. Красе вдруг показалось, что она видит Буса — брат лежал на лавке, укрывшись рядном и привалясь к рубленой стене. Спал.

Дрогнуло, и исчезло.

— Видела? — цепко спросила Летава.

— Видела, — прошептала девушка.

— И я — видела, — дочка войта стояла за спиной Красы, неслышно подошла, пока Летава шептала заговор. — Стало быть, жив он, бабушка?

— Жив, конечно, раз вода его показала. От воды, девоньки на Этом свете никогда и никуда не спрячешься, как ни старайся. Ну а раз видели вы его, стало быть, есть он где-нибудь. Глядишь, и встренётесь.

Господине Велес, сделай! — взмолилась про себя Краса, сжимая в руке оберег. — Сделай, ты, Исток Дорог, тот, кто всякому в пути помощник!

И изо всех сил поверила, что эта встреча — сбудется.

Киев просыпался.

Протяжно мычали коровы в стаях боярского двора, заливисто кричали петухи, перекликаясь и прислушиваясь к ответам из соседних дворов. Перекличка скатилась с Горы на Подол, перекинулась в Днешнеград и Язину.

Белоголовый лежал, не открывая глаз — тянул время, чтобы отдохнуть хоть лишний час, хоть миг. В холопьей жизни радостей немного, и сон — главная из них. Сейчас вот ключник проснётся, завопит, подымая его и иных холопов. Нельзя сказать, чтобы старый Судила был зол — с чего бы? Такой же холоп, как и все остальные… Но должность обязывает орать и приказывать. А работ в боярском хозяйстве не счесть. И для холопа, и для ключника, и для закупов с рядовичами.