Айя Субботина - Шаманы крови и костей Страница 12

  - Мой брат, как я уже говорил, - начал Ларо, - вышвырнул меня на улицу и лишил дома. Наши родители погибли безвременно, и то, что отец завещал нам обоим, братец заграбастал себе. Убить меня у него духу не хватило, и когда я побирался по подворотням и воевал с крысами за объедки, я проклинал его ежедневно, и просил богов послать мне быструю смерть. Но я выжил, и начал просить богов дать мне сил отомстить. И вот, теперь я стал тем, кем стал - неплохой итог для уличного бродяжки. Но и брат мой не бедствует. В Тареме он на слуху, и наше имя - мое имя! - теперь имеет значительно больший вес, чем несколько десятков лет назад. И я вознамерился отобрать обратно все, что у меня отняли: имя, дом, положение и все золото. И сверх положенного. Ровно столько, чтоб возместить мне годы страданий. Думаю, за это время их набежало столько, что в самый раз будет выкинуть братца на улицу, а заодно и всех его ублюдков. Так вот, леди Катарина Ластрик, сестра Первого лорда-магната Тарема, я хочу, чтоб именем твоего светлейшего брата, справедливость свершилась. Пусть Тарем вернет мне мое, а я пальцем ткну, где купца разыскивать.

  - А не слишком ли ты много просишь? Я тебе титул и богатства, а ты мне - жалкого работорговца, у которого, вернее всего, память уж отшибло, кому он продал Сиранну.

  Многоликий посчитал ее гнев справедливым. Но все ж, в голосе госпожи не было твердости; мальчишка не сомневался - она просто тянет время, торгуется, хоть продавец заранее знает, что именно его товар-то и нужен.

  - У тебя нет выхода, - развел руками Ларо. - Считай это несправедливостью, жадностью - все равно. Я хочу получить все названное, не меньше и не больше.

  - Как я могу доверять тебе?

  - Могу дат слово пирата, ей-ей!

  - Стала бы я верить тому, для кого монета - самый верный друг. - Катарина разгладила складки юбки на коленях, всем видом показывая, что еще ничего не решила. Но с ответом не тянула. - Пусть будет сделка. Но имей ввиду, что и на самого неуловимого пирата у меня найдется управа. Из-под воды достану, если потребуется.

  - Я же знал, с кем садился в ши-пак играть, - согласно кивнул Ларо. - И ты даже не станешь спрашивать, кто мой брат, прежде чем скрепить договор по пиратским обычаям?

  - Зачем мне знать? Брат мой никогда не спрашивает имен тех, кого велит казнить.

  Раш

  Ночь была бесконечно долгой. Порой карманнику казалось, что стоит ему закрыть глаза - как в комнату тот час ворвется разъяренный Арэн, и переполовинит его одним ударом меча. А Рашу отчаянно хотелось жить. До самого рассвета он перебирал в голове все, что скажет Миэ, когда узнает правду, как станет вести себя северянка. И что, в конце-концов, решит дасириец. Когда Арэн покидал комнату, вид его не предвещал ничего хорошего. Интересно, он еще помнит о том, что рука поганого румийца спасла его от смерти по меньшей мере трижды.

  Раш оглядывался в сторону окна несколько раз, думая о побеге. Чем бы ни грозил дасириец, а ему не хватит ни сил, ни сноровки его поймать. Можно просто сигануть в окно, а потом, взяв ночь себе в спутницы, улизнуть из Рагойра. К тому времени, как расшевелиться солнце, он бы успел уйти достаточно далеко. Снега нынче нет, а около городка ходит столько караванов и путников, что даже самый опытный следопыт не возьмется искать беглеца. И Раш понимал, что дасириец, вероятно, не слишком-то станет усердствовать, чтобы поймать того, кто замыливал ему зенки последние несколько лет. Плюнет и разотрет, на том все и кончится. Но карманнику хотелось знать, что Арэн приготовил для него. Быть может великодушное прощение?

  И к прочим его несчастьям, добавилась еще и Фархи. Зараза, появилась неожиданно и непредсказуемо, словно болотная гадюка. Больше четырех лет прошло с тех пор, как они виделись в последний раз, но Раш помнил каждое мгновение того бесконечно долгого семейного совета, хоть мало кто знал, что он стал ему свидетелем. Мать, отец, два старших брата, сестра. Еще дна сестра, самая младшая, спала в своей постели, не зная даже, что ей уже никогда не увидеть солнца. Семья единогласно решила, что девочку нужно умертвить. Вот так, запросто, без сентиментальности, без слез и заламывай рук. Мать сидела понурив голову, как всегда полностью послушная воле мужа. Рашу всегда казалось, что ее красота была столь же велика, как и добро в сердце, но мать тщательно скрывал себя настоящую ото всех. Только изредка, когда он был совсем маленьким, приходила к нему, гладила по волосам и повторяла, словно заклинание: никогда не снимай обруч, не забывай о нем ни на мгновение. Но он забывал, снимал, забывал то там, то здесь, а она всегда находила и приносила обратно: одевала его так, чтоб железное кольцо плотно держало уши, а сверху прикрывала волосами. Не стриги волосы, не снимай обруч.

  Раш невольно прошелся пятерней по своей обкромсанной "шевелюре". Теперь она не скрывала ни оттопыренных ушей, ни ожогов. Мать, наверное, пришла бы в ужас, увидь его таким.

  Румийцы, помешанные на желании вернуть себе прежний человеческий облик, днями и ночами колдовали над зельями, отварами, разбирали по косточкам тела своих мертвецов и изучали их строение с дотошностью голодного дятла, долбящего дерево в поисках червяка. Год за годом, послушные воле свой темной покровительницы, они изобретали новые средства, которые делали их кожу глаже, а кости - ровнее. Шараяна давала своим детям все, взамен на преданность и самоотверженную веру в нее. Те, кто некогда были шаймерцами, с годами стали ненавидеть своих собратьев, отреклись от прошлого, но не забыли обиды на богов и тех, кто славно жил на щедрых просторах Серединных земель. Каждый ребенок, который рождался на свет, с первым вздохом и глотком материнского молока узнавал слово "месть". Шли годы, десятилетия, столетия. Румийцы освоили каждый клок человеческого тела, каждый обломок кости, каждую волосину и край ногтя. Они выправили свои кости, вернули лицам прежнюю форму, а коже - гладкость. Но проклятие богов висело над ними, и напоминало о себе.

  Раш поднялся с постели, дважды померил шагами комнату, подошел к двери и прислушался. Фархи не просто так объявилась здесь. Она что-то ищет, очень удачно притворившись пилигримкой. Прекрасная маскировка, которой румийцы с успехом пользуются почти пять десятков лет. Карманник улыбнулся: он сам выдавал себя за другого, не боясь быть узнанным. Его родичи научились извлекать выгоду даже из слухов, и обернули их себе в пользу. Кто углядит в темноглазой красавице или статном мужчине кривого, уродливого и побитого коростой черного мага? Напротив, румийцы всячески подкармливали людские пересуды, используя для этого массу хитростей. Молва продолжала трезвонить о проклятых черных магах, а те, неузнанные никем, свободно колесили по просторам Эзершата.