Марина Дяченко - История доступа Страница 12

Он знал, что одна из его слушательниц, тончайшая ценительница поэзии, оказала ему честь приглашением — как раз накануне дня, когда ей суждено было стать невестой принца. Все эти дни он наблюдал за ней издали. Он надеялся, что рано или поздно у него появится возможность высказать, как он ей благодарен. И прочитать стихи, посвященные Янине из Устока, принцессе и королеве.

Янина покраснела. Она не была еще королевой. Она с ужасом думала о дне, о котором король говорил спокойно: о дне его смерти. Но поэт улыбался, он был хорош, умен и увлечен Яниной. Она приготовилась слушать, уселась, глядя на поэта с благосклонной улыбкой — и не была разочарована.

Она была для него будто музыкальный инструмент. Он своими стихами заставлял ее улыбаться, грустить, думать о небе и о камне, о воске, о смерти — и сразу же о солнце. Он поразил ее: тем вечером, на «схватке на языках», в его импровизациях не угадывалось и половины того чувства, точности и звучности, какие она находила в его строках теперь.

— Я желаю, чтобы вы развлекали меня каждый день, — сказала она, когда поэт, с горящими щеками и дерзким взглядом, склонил перед ней голову. — Я дарую вам звание моего придворного поэта… если вы согласитесь, — прибавила она смущенно.

Он согласился с радостью.

Ночью принц заснул, в первый раз обняв ее. Правда, его руки скоро ослабли и соскользнули.

Янина укрыла его, укутала одеялом, как мать. Погладила по голове и ушла к себе.

Она оделась — полностью, без помощи горничных. Был третий час ночи. Янина причесала волосы, собрала их на затылке в пучок, разбудила Мышку и отдала ей странное приказание.

— Но, моя принцесса, поздно, — пыталась возразить Мышка.

— Это приказ.

Мышка ушла и скоро вернулась — тихо и незаметно проскользнула в комнату, оправдывая свое прозвище:

— Его Величество готов принять вас, принцесса.

Вид у няньки был озадаченный.

У входа на половину короля Янину приветствовали гвардейцы. Король, как она и предполагала, и не думал ложиться спать — сидел, закинув на стол ноги в сапогах, с книжкой на коленях.

Когда Янина вошла, он с явным сожалением скинул ноги со стола и поднялся:

— Что-то случилось?

— Ничего, Ваше Величество. Я предполагала, что вы не спите.

— Я почти никогда не сплю. Мне не нравится, что я вижу во сне.

— Я только хотела спросить. Если бы Новин вдруг стал здоров, это противоречило бы мировым законам? Законам Системы?

Король остро на нее посмотрел.

— Это противоречит бытовым законам, которые соблюдаются вокруг нас каждый день. Но не противоречит высшим законам, определяющим реальность.

Янина не поняла, он догадался об этом по ее лицу и снисходительно улыбнулся:

— Возьми два множества, множество женщин и множество дурочек. Множество женщин, безусловно, включает в себя все множество дур, но остается крохотная прослойка, тоненькая полоса на графике, отображающая подмножество женщин, не являющихся дурами.

— Зачем вы так говорите, — пробормотала Янина.

— Я, возможно, хочу польстить тебе… Если бы Новин выздоровел, это событие попало бы в число феноменов, именуемых чудесами. Теперь я ответил на твой вопрос?

Янина поклонилась, пожелала спокойной ночи (спокойного утра, скорее всего) и вернулась к себе. Мышка не спала: ее снедало любопытство. Янина отдала ей следующее приказание.

— Но это неприлично, принцесса!

— Это королевский дворец, что здесь может быть неприличного? Я приму его в зале. Можешь присутствовать при нашей встрече.

Они прошли по длинным коридорам, где днем и ночью горел свет, и гвардейцы на постах приветствовали их с нескрываемым удивлением. В малом зале для приемов их ждал поэт — бледный, немного всклокоченный, но очень почтительный.

— Я приняла решение, — Янина остановилась перед ним. — Возьмите.

И протянула ему маленький, почти невесомый узелок.

Поэт низко поклонился. Принял сверток двумя руками; ладонь левой была плотно обмотана кожаной лентой: поэт поранился недавно, защищаясь голыми руками от каких-то бродяг в переулке.

Накануне они долго беседовали. Поэт рассказывал Янине о власти слов и знаков. О заклинаниях, которые являются концентрированной формой поэзии, до того наполненной смыслами, что человеческое разумение не в состоянии расшифровать ее.

Янина неожиданно для себя рассказала о сорочке, изнутри расписанной символами. Возможно, это тоже заклинания?

Поэт очень разволновался. О таких сорочках, сказал он, ему доводилось слышать легенды. Внутри зашифрованы не только формулы здоровья и безопасности для носителя, но и заклинания-шифры для исполнения его желаний. Чаще всего одного желания, если оно, конечно, не противоречит основным мировым законам. «Законам Системы», — мысленно сформулировала для себя Янина.

— Сколько времени вам понадобится?

— Не могу сказать. Завтра отвечу точно…

— Поторопитесь. Я никогда в жизни не снимала ее надолго. Без нее мне… странно.

— Не волнуйтесь, принцесса, я понимаю, что это за сокровище, и возвращу вам ее в целости и сохранности!

Прежде чем лечь спать, она сходила к начальнику караула и отдала еще одно распоряжение.

Ей удалось поспать часа два, не больше.

— Принцесса, вы велели будить вас, если придет сообщение от стражи…

Янина выскользнула из сна моментально. Покрылась холодным потом: принимая предосторожности, она надеялась, что они никогда не понадобятся.

— Что случилось?

— Господин поэт задержан при попытке спешно оставить дворец… Он говорит, вы ему приказали…

Дальше она помнила все урывками.

Едва одевшись, она прибежала на центральный пост. Поэт, расхристанный, с безумными глазами, был к тому моменту связан — так яростно он добивался свободы, так настаивал на своем праве немедленно покинуть дворец.

При виде Янины он страшно побледнел.

— Что случилось? — она смотрела ему в глаза. — Куда вы?

— Мне понадобились некоторые книги, я не успел расшифровать… Он говорил и блуждал глазами. Янина ощутила головокружение.

— Где она? Где моя рубашка?

— Дайте мне время, я верну ее, только позвольте, дайте мне время…

Янина кинулась в комнату, где поэт ее милостью жил. Портьеры, ковры, все тряпки пропахли паленым, хотя окно было распахнуто настежь. В камине тлел последний обрывок тончайшей расписной ткани.

— Это экран, — сказал король, разглядывая белый лоскут с обгоревшими черными краями. — Это экран, совершенно точно. Вещь экранировала вас, защищала от чего-то… От некоего постоянно действующего фактора… Либо, наоборот, защищала мир от вас. С какого возраста вы ее носили?