Евгений Лобачев - Ведьмоспас Страница 12

Когда он умолк, Наташа окинула всех троих сердитым взглядом.

— Вы что, из психушки сбежали?

— Нет, — честно признался Геремор.

— А по-моему как раз — да. Гера, ты что, всерьез думаешь, что я поверю в твою сказочку про эльфов?

— Чем тебе не нравятся эльфы? — обиделся Геремор.

— Тем, что их не бывает, — отрезала Наташа.

— Но мы же поверили, что ты ведьма, — ядовито заметил Олло. — Во всяком случае, некоторые поверили. — Он выразительно посмотрел на Геремора.

— А я и есть ведьма. Потомственная. Моя прапрабабка еще генерала Черняева от сглаза лечила. А прабабка в 19 году кружком атеистическим заведовала в уездном центре, потому что на нее, как на ведьму, церковь до революции устраивала гонения. А мама…

Ее речь прервала долгая мелодичная трель, донесшаяся из замысловатой красной коробки, стоявшей на подоконнике. Олло и Геремор в недоумении уставились на новое диво. Наташа подскочила к окну, сняла с коробки изогнутую штуку, к концу которой крепилась витая веревка, и поднесла к уху.

— Алло, — сказала девушка, ни к кому не обращаясь. В ответ штука зловеще зашелестела.

Слов было не разобрать, но Олло чувствовал, что разговор ничего хорошего не сулит. Творилось что-то неладное. Наташа побледнела, на глазах заблестели слезы. Когда шелест утих и послышался короткий жалобный писк, Наташа швырнула коробку в угол, опустилась на пол и заплакала.

Глава 6

Успокаивали, кто как мог. Геремор гладил по руке и шептал что-то ласковое. Глазастый Олло углядел, где Наташа брала воду и, немного повозившись с хитрой трубой, поднес наполненный до краев запотевший стакан. Гиллигилл вскарабкался на стол и одну за другой сбрасывал на пол чайные ложки, отчего кухня наполнилась пронзительным звяканьем.

Когда девушка перестала всхлипывать, Геремор помог ей усесться на табуретку, а сметливый Олло сварил еще кофе. По душевной щедрости он не пожалел заварки и напиток лениво вытекал из медной турки, будто загустевшая сметана.

— Ну, ну, — ласково приговаривал Геремор, пододвигая Наташе чашку с адским варевом. — На, выпей, сразу полегчает. Не хочешь рассказать, что произошло? Чем тебя напугала эта красная штуковина?

Затаив дыханье, Олло внимательно следил — понравится ли его напиток хозяйке. Девушка поднесла чашку к губам, сделала большой глоток и поспешно поставила чашку на стол — столь поспешно, что всколыхнула маленькое черное цунами, выплеснувшееся на скатерть. «Не понравилось» — решил Олло — «Жидковато».

— Так что же? — не отставал Геремор. — Рассказывай. Если какая опасность, мы и помочь можем.

В ответ девушка сердито махнула рукой.

— Гера, не до шуток сейчас. Уж вы-то мне точно не помощники.

— Ты расскажи, — повторил Геремор, — а мы сами решим.

Наташа не ответила. Она неподвижно сидела на табуретке, ссутулив плечи, уставившись в пространство невидящим взглядом — точь-в-точь птица, застигнутая в степи проливным дождем.

И все же ей настоятельно требовалось выплакаться. Наташа поднялась со своего места и подсела к одетому в юбку Олло — в поисках понимания и утешения. Эльф, которому ни разу не приходилось исполнять роль задушевной подруги, постарался придать своей физиономии соответствующее ситуации скорбно-сочувственное выражение.

Взглянув на него, Геремор чуть не прыснул: выражение лица Олло напоминало виноватую и несколько отрешенную мину размышляющего о бренности жизни кота, которого за шкирку оттаскивают от кринки со сметаной.

Наташа же была слишком поглощена своим несчастьем, чтобы замечать физиономические странности гостьи.

— Что стряслось, подруга? — промычал Олло.

— Моего жениха похитили, — тихо ответила Наташа.

Геремор бросил на приятеля сокрушенный взгляд. Мысль о сопернике жгла огнем его чувствительное сердце.

— Как это похитили? — опешил Олло. — Дубиной по башке и в мешок что ли?

— Олло! — повысил голос Геремор и беспокойно покосился на Наташу. — Думаешь, что говоришь?

Однако девушка оставалась совершенно безучастной. Она сидела, закрыв лицо ладонями, и тихо плакала.

— Но как его похитили? — не унимался Олло. — И зачем? И кто?

— Те люди. Снова появились год назад. И следили. И за мной и за Мишкой и за бабушкой. Это из-за них меня в КПЗ посадили. Я перепутала… думала — один из них, огрела сумкой несколько раз… она тяжелая… а это посторонний мужик оказался. А ночью они и в КПЗ пришли. Я так испугалась! Хорошо, вы оказались рядом, помогли сбежать. Я правда того дядьку бить не хотела. Я просто от страха… Я их боюууусь!

Она разрыдалась.

— Да что за люди-то? Что значит «снова появились»? Они и раньше вам угрожали? Кто они? — наседал Геремор. Он снял с крюка полотенце, подал девушке. Наташа вытерла слезы.

— Не знаю. Я их только раз видела — ночью, в обезьяннике.

— Так откуда же ты знаешь, что за вами следят?

— Чувствую! И бабушка чувствует! И еще раньше они появлялись. Давно…

Девушка снова заплакала.

Эльфы переглянулись. Олло обвел широким жестом кухню, разумея под этим весь здешний мир, и выразительно покрутил пальцем у виска. В ответ Геремор лишь отмахнулся. Когда дело касалось женских несчастий, он становился необычайно серьезен.

— Давай начнем по порядку, — повернулся Геремор к Наташе. — С самого начала. Когда и как все началось? Да успокойся же ты!

Последний окрик подействовал и девушка, утерев слезы, начала рассказывать.

Впервые таинственные субъекты появились в семейной истории еще во времена Наташиной прапрабабушки.

Случилось это летним вечером в уездном городе, затерянном в оренбургских степях. Анна Ивановна Тьмушина, тогда еще не прапрабабушка, а всего лишь двадцатилетняя красавица брюнетка, выступала в цирке шапито с сеансами ясновидения в номере, придуманном ее отцом — местным мещанином.

Тьмушин Иван Парфенович, папаша Анны Ивановны, обладал двумя талантами: умел легко зашибить деньгу и столь же легко умел эту деньгу пропить, причем второму таланту уделял куда больше времени и сил, нежели первому. Его дочери, после смерти матери оставшейся на попечении отца, грозила бы самая жалкая участь, не обнаружь он в восьмилетней девочке поразительные способности.

Вдруг выяснилось, что Анечка умеет передвигать предметы, не касаясь их, одной лишь силой взгляда; в гневе может выстреливать глазами огненные шары, взрывающиеся с гранатным треском; а совсем уж разбушевавшись, подниматься над землей на три-четыре вершка и висеть в воздухе с развевающимися черными волосами, точь-в-точь маленькая фурия.