Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов Страница 12

– У меня будет новый домашний халат?

Либбет недоуменно поднимает голову от книги:

– Тебе нужен новый халат?

Вот в этом весь «выдох»: нет чтобы удивиться, съязвить, отмахнуться, в конце концов, – сразу следует вопрос по существу. Вопрос, лишенный хоть какого-то оттенка чувств. Надо? Сделаем. Только скажи.

– Шучу.

– А!

Она опускает взгляд к строчкам букв, и я только теперь полностью осознаю, что Либбет вряд ли помнит смысл слова «шутить». И вряд ли понимает. Просто приняла за правило, что, если я так говорю, значит, моя предыдущая фраза не нуждается в немедленном воплощении в жизнь.

Из «выдохов», наверное, должны получаться идеальные слуги. Но мне, честно говоря, все чаще и чаще хочется чего-то нахально-несовершенного. Пусть они будут подворовывать, валяться на хозяйской постели, блудить, устраивать всяческие пакости по незнанию либо с умыслом. Неважно. Но они будут людьми. Обыкновенными. Такими, чьи мысли и действия я могу понять и хоть как-то объяснить.

Прядь золотистых волос сползает на лоб и тут же возвращается обратно. Но если бы другая женщина устроила из поправления прически целое представление, прежде всего для себя самой, то Либбет остается увлечена чтением, и все происходит без участия рук. Впрочем, увлечена – слишком сильно сказано. Она напряженно смотрит в книгу, словно видит не слова и фразы, а набор фрагментов, из которых нужно сложить заданный, но неведомый и непонятный узор.

Присматриваюсь к обложке. Хм. А ведь это один из весьма недурных любовных романов, которыми увлечены придворные дамы. Нарочно ведь выписал из столицы, думал, это поможет хоть что-то разбудить если не в сознании племянницы, то где-нибудь рядом. Не вышло. Она с таким же явным усилием читает реестр расходов. Старается…

А ведь верно, старается. Но ради чего?

– Нравится?

Облокачиваюсь о спинку кресла, заглядывая в книжные страницы. Кусок текста, по которому успеваю пробежаться взглядом, повествует о бессонной ночи и переживаниях героини, встретившей свою первую любовь. По меньшей мере, выглядит забавно. Но только не для моей племянницы.

– Не знаю.

– Тогда зачем читаешь?

Либбет кладет книгу на колени, на шелк домотканого платья.

– Ты ее подарил.

– Это единственная причина?

Она не отвечает, предпочитая разговору молчание, а мгновение спустя я понимаю, что сейчас внимание племянницы целиком отдано ткачеству, потому что два слоя шелкового полотна готовы слиться воедино, но прежде между ними нужно проложить пух, нащипанный с уток. Облачко, похожее на снежное, просачивается сквозь паутину натянутых нитей и, разделяясь на клочки, ныряет в особым образом вытканные кармашки. Самостоятельно и одновременно под неусыпным надзором сидящей в кресле ткачихи.

– Плащ будет?

– Да.

Кропотливое действо заканчивается, и Либбет снова поднимает книгу к глазам.

– Тебе не нужно делать то, что не хочется.

– Но я хочу.

– Прочитать?

Она снова замолкает, правда, теперь уже по другой причине, и я начинаю жалеть, что завел этот разговор. Все время забываю, что хоть моя племянница и выглядит взрослой девушкой, но уснула, когда ей едва исполнилось тринадцать, а значит, и вернулась из небытия прежним ребенком. Внимательным, неулыбчивым да к тому же напрочь забывшим, что такое детство.

– Извини, дурацкий вопрос.

Она кивает, то ли соглашаясь, то ли принимая извинения. Хорошо, что я не вижу в этот момент ее глаза. Наверняка они все так же сосредоточенно-бесстрастны.

– У меня назначена встреча.

– Он уже здесь. Во дворе, – сообщает Либбет, переворачивая страницу.

Входная дверь снова открывается. Перед гостем, который настороженно заглядывает внутрь, не спеша вступать в пределы чужого дома.

– Проходите! Милости просим!

Низкорослый, крепко сбитый мужчина в просторном меховом плаще делает шаг через порог, попадает в тепловую завесу и от неожиданности едва не оступается.

– Осторожнее!

– Аж дыхание перехватило… – ошарашенно признается эсса Элари и снова останавливается, глядя на росчерки нитей, заполняющих зал. Глядя не с таким выражением лица, которое подобало бы гостю, но именно так, как я и рассчитывал.

– Пойдемте, провожу вас в другое место. Более подходящее для беседы.

Либбет вопросительно поднимает голову, но я спешу погасить очередной порыв к исполнению обязанностей хозяйки дома:

– Не беспокойся, это ненадолго. Вино я могу налить и сам.

Эсса Элари идет за мной, с опаской отшатываясь от мерно вздрагивающих нитей, и только в удаленном от зала кабинете, кажется, начинает чувствовать себя хоть немного увереннее. Привычным движением стряхивает с плеч плащ, и тот падает прямо на ковер, а не в услужливо подставленные руки слуг.

– О, я, право…

– Ничего-ничего! – Подхожу к шкафу, достаю пару бокалов и бутыль с ввинчивающейся пробкой. – Здесь чисто.

Он косится на меховое озерцо, растекшееся у ног, но нагнуться и поднять не решается. Наверное, потому, что боится помять наградную ленту, натянутую поверх нарочито скромного камзола.

– Присаживайтесь, прошу вас. – Вино густо булькает, падая в хрустальные бутоны. – Вы просили о встрече. Какова ее цель?

Гость с благодарностью принимает бокал, вдыхает аромат выдержанного напитка, но, прежде чем сделать глоток, все-таки дожидается, пока хозяин пригубит угощение первым.

В столице я, пожалуй, немедленно обвинил бы эссу Элари в оскорблении и вызвал бы на дуэль, но здесь все-таки провинция, нравы хоть и грубее, зато намного ближе к велениям разума. Вполне понятно, что секретарь Городского совета Наббини заботится о том, чтобы жить долго и по возможности счастливо. И ни в коем случае не желает выразить мне свое неуважение. Скорее даже наоборот, если рискнул прийти в дом, где хозяйничает «выдох».

– Чудный вкус.

– Вы правы.

Мы еще какое-то время молчим, наслаждаясь вином, но правила приличия требуют продолжить разговор раньше, чем бокалы оказываются пустыми.

– Эсса Конран, вы ведь уже давно живете в Наббини.

– Пятый год.

И только первый – от дня пробуждения Либбет. Меньше года прошло с тех пор, как девочка открыла глаза после сна, похожего на смерть. Вернее, и являвшегося таковым.

– Это довольно долгий срок.

– Согласен.

– Обычно совет не принимает столь скоропалительных решений, но… – Элари замолкает и косится на темные пятнышки, бисером рассыпавшиеся по моей куртке.

Приходится переспросить:

– О чем вы говорите?

Почему-то засохшая кровь пугает людей куда больше, чем только что пролитая. Может быть, потому, что влага, вытекающая из разорванной плоти, похожа на маританский сироп, любимый всеми детьми империи?