Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать Страница 12

Вот этот сдавшийся, наконец, город с полумертвыми жителями — так на самом деле выглядят те подвиги и слава, о которых складывают легенды и поют песни? Доносящиеся из-за домов крики, запах гари и трупы, трупы, трупы — свежие и старые вперемешку. После той ночи, что порой возвращалась в кошмарах, Рамону приходилось сражаться — но в тех битвах все было понятно: враги нападают, нужно защищаться. А сейчас не покидало ощущение совершенной, невыносимой бессмысленности происходящего. Полтора года осады, погибший Авдерик — ради кривых улочек с обшарпанными стенами? Что он вообще здесь делает?

Прилетевший невесть откуда камень заставил шлем зазвенеть старым ведром. Следующий угодил в голову коню, тот взвился. Чудом не свалившись на булыжник, Рамон обуздал скакуна, огляделся. Командовать нужды не было — вездесущий Бертовин углядел, откуда летят камни и воины копья уже выбивали дверь дома. Внутри оказалось пусто, хозяева то ли попрятались в погреб, то ли еще куда делись. Через несколько минут воины приволокли с чердака упирающегося ребенка. Рамон не слишком-то хорошо разбирался в детях, чтобы навскидку определить, сколько лет найденышу. Меньше десяти, наверное. Длинный, не по росту, кафтанчик, слишком широкие, спадывающие штаны, кургузая шапчонка, все норовящая сползти набок, перемазанное паутиной и пылью личико с запавшими щеками и глаза перепуганного волчонка.

Бертовин протянул нож, слишком тяжелый для детской руки:

— Еще и пырнуть пытался, гаденыш.

Рамон покрутил в руках трофей, разглядывая тонкую резьбу на рукояти слоновой кости. Клинок покрывала причудливая вязь, которая появляется, когда сталь многажды перековывают в несколько слоев. Дорогая вещь, очень дорогая. Украл? Юноша пригляделся к найденышу: кафтанчик из тонкой, хорошо выделанной шерсти, а исподняя рубашка и вовсе шелковая.

— Кто ты такой?

Ребенок не ответил, замотал головой.

— Он же не понимает. — Влез Дагобер.

Рамон выругался. Ну, и что прикажете с этим делать?

— Вояка хренов… — он сунул нож в седельную сумку. Кто разоружил, того и трофей, но не сейчас же это выяснять? Вечером можно разобраться.

— Надерите задницу, чтоб запомнил, и пусть катится. Еще не хватало с детьми воевать.

Одни из солдат подхватил мальца, потащил к растущему поблизости кусту орешника. Попытался сдернуть штаны — но пленник, до сей поры стоявший смирно, и лишь зыркавший исподлобья зелеными глазищами, вцепился в пояс, завизжал, задергался. Слетела шапчонка, упал на булыжники мостовой резной гребень, коса рассыпалась пушистыми каштановыми прядями.

— Девка? — вслух изумился кто-то.

Державший солдат, недолго думая, ухватил за низ живота:

— Точно, девка!

Встряхнул еще пуще заверещавшую девчонку:

— Да что ты орешь!

— Решила, поди, что мы ее снасильничать хотим. — Сказал Бертовин.

Рамон охнул, слетел с коня, бросив щит оруженосцу, выхватил девчонку из рук своего человека. Господи, а что еще она могла подумать, когда вражеский солдат начал раздевать? Девочка все кричала, билась пойманной рыбкой, пыталась даже кусаться — но поди, вцепись зубами в кольчужный рукав. Рыцарь вдруг отчетливо понял, как они выглядят в ее глазах — десяток здоровенных, закованных в железо мужчин, и он, главный. Злодей без лица.

Он стряхнул с левой руки кожаную рукавицу, рванул ремешки шлема. Рявкнул на Дагобера:

— Что стоишь, помогай!

Оруженосец принял шлем, Рамон прижал к себе бьющуюся девчонку, провел ладонью по волосам.

— Успокойся. Пожалуйста, успокойся, никто тебя не тронет.

Она же не понимает, пронеслось в голове. Ничегошеньки не понимает, хоть соловьем залейся.

Он опустился на мостовую, прижимая к себе рыдающую девочку, баюкая, гладил растрепавшиеся волосы, повторяя на все лады:

— Никто тебя не обидит. Не плачь.

У девчонки, похоже, уже кончились силы рваться и визжать, и она лишь тихонько поскуливала, уткнувшись лицом в котту, что рыцарь носил поверх кольчуги, да тряслась всем телом. Рамон обвел беспомощным взглядом своих людей, ощущая себя последним подонком.

— Бертовин, у тебя есть дети. Что делать?

— Ты все делаешь правильно. Теперь только подождать. — Ответил тот. Обернулся к солдатам, нахмурился: — По сторонам я один глядеть буду?

Те мигом вспомнили, что вокруг чужой, не покоренный до конца город.

Рамон не знал, сколько прошло времени, пока девочка, наконец, перестала плакать, отстранилась, настороженно заглядывая ему в лицо. В который раз повторил, мол, все хорошо, не плачь. Осторожно улыбнулся, глядя в глаза.

Девочка долго-долго не отводила взгляда. В последний раз протяжно всхлипнула, провела ладошкой по лицу, размазывая слезы вперемешку с грязью. Юноша вздохнул, вытер заплаканное личико подолом котты. Встретил неуверенную улыбку и широко улыбнулся в ответ.

— Все будет хорошо. Где ты живешь?

Она замотала головой, что-то лепеча. Рамон тихонько ругнулся. Ткнул пальцем в сторону раскрытой двери, из которой выволокли незадачливую воительницу.

— Дом.

Коснулся костлявого плечика, спросил:

— Твой?

Она задумалась, забавно склонив головку набок, потом снова мотнула волосами. Быстро-быстро заговорила, показывая куда-то вдоль улицы.

— Ну, кажись, разберемся. — Вздохнул Рамон.

— Или заведет сейчас куда-нибудь под стрелы. — Предрек Бертовин.

— Не бросать же ее здесь. — Юноша поднял с мостовой гребешок, отдал девочке. Она ловко скрутила волосы в узел, зацепив гребнем. Рамон встал, протянул руку девочке, помогая подняться. Та коснулась себя.

— Лия.

Положила ладошку на грудь рыцарю, глядя снизу вверх прозрачными зелеными глазами.

— Рамон. — ответил тот, накрыв ее руку своей. Повторил. — Дом — где?

Она снова указала вдоль улицы.

Юноша кивнул. Дагобер подал шлем, придержал стремя. Рыцарь взобрался в седло.

— Бертовин, давай ее сюда.

Немного удивился, когда девочка устроилась по-мужски, свесив ноги по бокам лошади. Хотя кто их знает, этих язычников: и одеты чудно, и девки по чердакам неприятеля выслеживают. Может, так и положено.

Отряд кружил по улочкам. Рамон машинально запоминал повороты, изо всех сил стараясь не думать, что Бертовин мог быть прав, и девчонка ведет под стрелы сородичей. Мало-помалу улицы становились шире. Дома, из жавшихся друг к другу зданий в несколько этажей, превратились в одно-двухэтажные особняки, прячущиеся за заборами. Кое-где двери были выбиты, а внутри хозяйничали занявшие город солдаты. Изредка на улицах попадались жавшиеся к стенам люди, одетые по местному обычаю. Женщин не было видно вовсе — попрятались, и правильно сделали. Некоторые не успели, или не сумели — и Рамон несколько раз торопливо прижимал девочку к себе, закрывая глаза. Чтобы та не увидела распластанные по мостовой тела с бесстыдно раскинутыми среди обрывков юбок ногами. Может, это и было сущей глупостью — уж наверняка за время осады Лия успела насмотреться на смерть. Может быть — но рыцарь отчаянно не хотел, чтобы эта девочка воочию увидела, что война может быть и такой. Он усмехнулся под шлемом. Подвиги и слава.