Джин Вулф - Чародей Страница 12

– Насчет тебя я нисколько не беспокоюсь, – прошептал я. – И я готов к незваным гостям. Расскажи еще что-нибудь.

– В таком случае я усядусь здесь, – Мани вспрыгнул мне на плечо, – и удостоверюсь, что она все еще жива.

С сеновала донесся слабый голос:

– Г-господин?

Я напряженно прислушивался к скрипу свежевыпавшего снега под чьими-то ногами и потому не ответил.

Медленно, почти бесшумно дверь хлева приотворилась, и я увидел вертикальную полосу тусклого лунного света. Тауг проскользнул в хлев и громко вскрикнул, когда я схватил его за плечо.

– Если ты хочешь стать рыцарем, то не должен так легко пугаться, – сказал я. – И зажмуривать глаза тоже не стоит.

– У меня нет ничего дурного на уме, сэр.

– Я и не подозревал тебя в дурных намерениях, а говорящий кот в любом возбудит любопытство.

– Дело не в коте. Я знал, что Мани умеет разговаривать. Он разговаривал со мной и, думаю, разговаривает с леди Идн. Дело в вас: вы так интересно рассказывали про Скай, что мне захотелось остаться с вами и узнать побольше.

Сверху донесся шепот:

– Прошу вас, г-господин Эйбел…

Мани прыгнул в темноту, с глухим стуком ударившись о бревенчатую стену, и через несколько секунд сообщил:

– По-моему, у нее сломан позвоночник.

– Я не могу ей помочь, – сказал я Таугу, – но ты можешь. Вот почему ты бодрствовал, когда должен был спать, и последовал за нами. Полезай на сеновал и исцели ее.

Когда Тауг поднялся по лестнице, я сказал Гильфу:

– Я вернусь в дом на минуту. Ты можешь пойти со мной или остаться здесь.

– Я с вами, – прорычал он.

Мы вернулись в дом, где нашли чашу и большую лампу Бимира. Когда мы вышли во двор, пламя затрепетало на ветру, и я прикрыл его ладонью.

– Я хочу, чтобы ты поднялся наверх, – сказал я, когда мы вновь оказались в хлеву, – а люк, которым воспользовался Тауг, для тебя маловат. Видишь там большое отверстие, через которое сбрасывают сено?

– Да.

– Поставь передние лапы на край и подпрыгни, – думаю, ты легко туда заберешься.

Гильф промолчал.

– Великан, прежний хозяин фермы, просовывал в него голову. Значит, оно находится на высоте примерно в два моих роста. – Чтобы рассмотреть получше, я поднял лампу. – Скажем, род [Мера длины, примерно 5 м.] с небольшим. Все равно тебе не составит особого труда сделать это.

– Мне не прыгнуть так высоко. – Гильф избегал встречаться со мной глазами.

– Может, я поднимусь первым и позову тебя?

Через несколько долгих мгновений Гильф кивнул. Взобраться по лестнице, не расплескав масло из лампы, было отнюдь не просто, однако мне удавалось сохранять равновесие, проворно перехватывая одной рукой перекладины. Я облегченно вздохнул, когда Тауг свесился вниз и взял у меня лампу.

– Здесь эльф, – сообщил он.

– Знаю. Баки, да?

Мани выглянул из-за края люка:

– Да, сэр Эйбел, и она ужасно страдает. Она глубоко признательна моей хозяйке и мне, но мы уже сделали все, что в наших силах.

– Она зовет вас, – сказал Тауг.

– Я ничем не могу помочь, – сказал я, забираясь на сеновал. – Я надеялся, что ты уже исцелил ее.

– Я не умею!

Из темноты донесся стон Баки.

Я отыскал девушку и сел на солому рядом с ней.

– Она страшно мучится, – сказал я Таугу. – А ты теряешь время. Опустись на колени.

Он подчинился.

– Проведи пальцами по телу Баки. Осторожно! Очень осторожно!

– Не могу.

– Можешь. Вот в чем дело. Для нее ты бог. Не для меня и не для Мани. Но для нее – бог. Митгартр – высший мир по отношению к Эльфрису.

Тауг попытался, но ничего не произошло.

– Представь ее целой и невредимой. Исцеленной. Живой и здоровой. Прыгающей, танцующей, ходящей колесом. Она делала все это, покуда с ней не приключилось несчастье. Представь, какой она была раньше.

Тауг попытался, зажмурив глаза и плотно сжав губы.

– Что-нибудь происходит?

– Нет. Все произойдет не постепенно, а в один миг: закончится, не успев начаться, – и ты сразу поймешь. Ты почувствуешь проходящий сквозь тело поток силы, которая исцелит бедняжку.

– Г-господин… – выдохнула Баки.

– Я не могу помочь тебе, – сказал я, – но Тауг может и поможет. Ты веришь в Тауга? Надо верить, иначе умрешь.

– Вы… пили мою кровь, господин.

– Я помню, и я отблагодарю тебя, коли сумею. Сейчас я не в силах помочь тебе. Это должен сделать Тауг.

– Прошу вас, Тауг! Я… поклоняюсь вам. Пусть меня убьют, но я буду поклоняться вам. Я принесу жертву на ваш алтарь, сожгу дары… животных, рыбу, хлеб. – Баки задыхалась, выше пояса ее били судороги.

– Кем ты клянешься? – по возможности требовательнее спросил я.

– Им! Великим Таугом!

– Не Сетром?

– Я отрекаюсь от него. – Голос Баки упал до шепота. – Я снова отрекаюсь от него. О, попытайтесь, Тауг! Попытайтесь! Я построю храм в вашу честь. Я сделаю все, что угодно!

– Я пытаюсь. – Тауг снова закрыл глаза.

Я склонился над Баки:

– Отрекись от него по двум его именам, сейчас и навеки. Поверь, он не может исцелить тебя.

– Я отрекаюсь от Сетра по имени Гарсег! Я отрекаюсь от Гарсега по имени Сетр! Навсегда, навсегда, навеки!

– Кто твоя мать?

– Кулили!

Я положил руку на плечо Таугу:

– Она в твоем сознании, поверь мне. Она мысль, видение. У тебя есть нож?

Он помотал головой:

– Только меч.

– У меня есть. – Я вытащил маленький нож, которым когда-то выстругал лук, и отдал Таугу вместе с чашей. – Сделай надрез на руке, длинный, но неглубокий. Я посвечу тебе лампой. Кровь станет стекать к пальцам. Подставь чашу. Когда она наполнится, дай Баки выпить.

Закрыв глаза, Тауг завернул рукав и полоснул по руке ножом.

– Поднеси чашу к ее губам. Скажи: «Выпей, Баки». – Я направил руку Тауга, и Баки осушила чашу.

Тауг открыл глаза:

– Я сделал это! Сделал! Баки, сядь!

Дрожа, она села. Ее медно-красная кожа теперь не отливала металлом, и в улыбке читалось новое, вполне человеческое чувство.

– Благодарю вас! О, благодарю вас!

Она изъявляла признательность и выражала свое почтение, пока Тауг не тронул ее за плечо и не велел встать.

– Жаль, Гильф не видел этого, – сказал я. – Но он все слышал, и, возможно, этого достаточно.

Поднявшись на ноги, я подошел к большому отверстию в полу, в которое Бимир просовывал голову.

– Эй, Гильф! Давай сюда.

Огромное черное существо взметнулось вверх в мощном прыжке, заставив шарахнуться и пронзительно заржать мулов и лошадей, и своей тяжестью сотрясло все строение, приземлившись на пол сеновала. Потом оно быстро сократилось в размерах и превратилось в крупного коричневого пса с белым пятном на груди.

Я почесал его за ухом и снова сел. Гильф улегся рядом, положив массивную голову мне на колено.