Андрей Столяров - Ворон Страница 12

— Полк!.. Слушай мою команду!.. На его высокопревосходительство главнокомандующего великого князя Сергея Александровича — рысью!..

Начинал маршировать, раздувая щеки.

— Бум-бум-бум!.. Буру-бум-бум-бум!..

Изображал оркестр.

В общем, кордебалет получился, как за границей. Ведь можем, если захотим. Я попытался прекратить его, но свет был ужасно тусклый, словно люстру обернули шерстяной тканью. Плавали тени. Дрожало в глазах. Комната казалась чужой, будто переставили мебель. Что-то было не так. Я топтался один, как медведь зимой. Все куда-то подевались.

— Дорогой длинною-ю!.. — гремело где-то рядом.

Я напряженно соображал — где?

Появился взъерошенный Антиох и распахнул дверцу шкафа.

— Варахасий, ты что это? Много себе позволяешь, Варахасий…

Дворник стоял внутри, сапогами на моем выходном костюме, — качаясь и самозабвенно набирая воздуха в грудь. Неуверенно открыл один глаз.

— Что по ночам так мучила меня-а!..

— Выходи, Карузо!

Затрещала фанера стенок — вспучилась, со стоном оскалились гвозди. На костюме отпечатались две огромные подошвы.

— Деготь, — ободрил меня дворник. — Деготь, он безвредный…

Мы снова сидели за столом. Было по-прежнему весело. Варахасий, грузно расставив локти, жрал колбасу. Томатная лужа расплылась на весь угол. Две морщинистые кильки, погибшие в двадцатом году от эпизоотии, жалобно изогнулись в ней. Тикал неизвестно откуда взявшийся будильник. У поручика Пирогова жидкие, бесцветные волосы стояли дыбом, наподобие венчика. Он крепко остекленел — скрипел зубами и невнятно ругался. Буратино царапал носом книгу, на глянцевой обложке которой был изображен он сам с золотым ключом.

— Папа Карло, папа Карло — пропил мою новую курточку, злобный старик…

— Не горюй, чурбачок, — утешал его дворник, — сдадим посуду, купим еще лучше…

— Не дарил он мне новой курточки и букварь не дарил — чтоб я сдох, — горько клялся Буратино.

Круглые, коричневые слезы его капали в тарелку. Уже собралась приличная лужица. Я тупо обмакнул в нее палец, попробовал. Это был чистый портвейн — липкий и густой. Наверное, они вылакали его на кухне.

— А у меня была кобыла, — сказал поручик Пирогов в пространство.

— Ну? — высморкавшись таким же портвейном, слабо поинтересовался Буратино.

— Амнеподистой звали…

— Ну?

— Красивое имя, благородное… Бедра — во! Князь Синепупин завидовал…

— И что?

— Нет Амнеподисты, — поручик заскрипел зубами, будто жевал стекло. — На шести шагах стрелялись, на Карповке, через платок, по четыре заряда… Шляпу мне прострелила, подлая…

Умолк в некотором остолбенении.

— Нравятся? — спросил Антиох на ухо. — Где таких найдешь? Все-таки отличная работа. Совсем, как люди, только кровь голубая.

— Почему голубая? — удивился я.

— А бог его знает, голубая и все. Какая разница, им не мешает…

Он набухал мне целый стакан. Рука не чувствовала тяжести, стакан был невесомый — разожми пальцы, и повиснет в воздухе.

— Не веришь? Спроси у Варахасия. Он мужик прямой. Варахасий, кто тебя сделал?

Прямой мужик Варахасий уронил колбасу.

— Опоганился я совсем, — тоскливо отозвался он. — Автобусы смердящие, электричество какое-то выдумали, колбаса — черт-те из чего, правда, вкусная. Третьего дня пошел в церковь грех замолить…

— Не было этого, Варахасий, я же тебе объяснял…

— Не было, не было… У вас не было, а там, у нас, было. Я же ходил потом, смотрел — обе убитые. Народу-у!.. Лотошники, прачки, мастеровые! Мальчишки свищут!.. Господин пристав приехали синий с похмелья, по шее от него получил… Как не было — вот он, топор. — Дворник горячо выдохнул, утер рот. — Пропадает христианская душа! Ну, зашел в храм божий — срамотища: бабы в брюках, дворяне с фотоаппаратами, выперся батюшка, этак подпрыгивая. Чего, говорит, надо, дедок, у нас группа интуристов? Сам — в пинджаке, бороденка хлипкая, усы тараканьи — плюнуть хочется. А в руках такая заостренная палка, и он этой палкой в святую икону тычет, чтобы, значит, видели, куда лоб крестить. Отвечаю, как положено: Грешен, батюшка… Говорит: Грешен, значит, молись, дедок, накладываю на тебя эпиталаму. — А сам зубы скалит, и бабы крашеные вокруг: хи-хи-хи… Ну — дал ему в зубы-то, он — вверх копытами. Забрали в милицию…

— Искать тебе надо, Варахасий, — серьезно сказал Антиох. — Искать другого, кто может. Я уже все — переступил порог, дверь захлопнулась. Оттуда не вернешься.

— Амнеподя моя, — жутко обтянув кожей череп, проскрипел поручик.

Его оскаленное лицо раздваивалось. Я выпил одним духом. В стакане опять была пустота. Тогда я наклонил бутылку. Послышалось ясное бульканье. Стакан наполнялся. Водка перелилась через край и потекла по скатерти.

— Сумневаюсь я, — мрачно сказал дворник. — Рюмизмы это.

— Чего-чего? — спросил Антиох.

— Рюмизмы, — повторил дворник. Увидел меня. — Вот ты мужик ученый, ты писателя Достоевского читал?

— Читал, — ошарашенно сказал я. Никак не ожидал от Варахасия такого вопроса.

— Хороший писатель?

— Хороший.

Антиох вдруг засмеялся, как идиот, мелко затрясся всем телом.

— Убил бы его, — насупившись, сообщил дворник.

— За что?

— За все!

— Это он из-за меня, — еле выговорил Антиох, совсем заходясь. — Из-за меня. И ведь убил бы Федора Михайловича…

— Угум, — хмуро кивнул дворник. — Пи-са-те-ли! Делают, что хотят. Ты, случаем, не писатель?

— Упаси бог.

— Сразу видно порядочного человека, — заявил Буратино. С треском захлопнул книжку. — Ну сплошное вранье! Знаю я этого Пьеро — дурак набитый, и Мальвина — мымра с ушами, у нее ребенок от Дуремара. Чтобы я с ней? — да никогда!

— Мадам Куробык, вот женщина, — осоловело и веско сказал поручик Пирогов. — Из французов она. Духами разит, как от нашего полковника — наповал…

Внезапно зазвонил будильник — металлическим смехом, прямо в мозгу.

Я прихлопнул его и здорово укололся.

— Тс-с-с, дядя, нос мне своротишь, — сказали из-под стола.

Я таращился до боли в орбитах.

Стемнело еще больше, как перед сильной грозой. Прозрачные тени сгустились. Было очень душно. Спеклось горло. Я, наверное, перебрал. Комната странно перекосилась, пол накренился, будто качели — на концах стояли две черные фигуры.

По силуэту в высоко поднятом, фосфоресцирующем, мутном окне я узнал Антиоха. Он, вытянув прямой пистолет, целился куда-то вниз.

Оттуда, из угла темноты, потребовали:

— Опровержение! Во всех газетах!

Дворник гигантским четвероногим пауком карабкался по наклонному паркету.

— Сичас, ребята, все будет, как в театре…