Генри Каттнер - Тёмный мир Страница 12

Жители леса скользили меж деревьев вокруг нас, внимательно следя за тем, преследуют нас или нет. Раненых среди нас не было. Оружие Совета никого не ранило. Куда бы оно ни разило, человек падал мертвым на месте.

В бледном свете луны я никогда бы не принял долины за место обитания такого многочисленного клана. Она выглядела обычной долиной, с разбросанными там и тут валунами, поросшими мхом склонами и небольшим ручейком, который протекал в середине долины. Встающее солнце окрасило его прозрачную воду в розовый цвет.

Один из лесных жителей взял мою лошадь, и мы вошли в долину пешком. Роботы-рабы покорно брели следом. Казалось, мы приближаемся к совершенно необитаемой долине, но когда мы прошли половину ее, лесной житель справа от меня неожиданно положил руку на мое плечо, и мы остановились, покорная толпа позади нас остановилась без слов. Вокруг меня лесные жители мягко смеялись. Я поднял голову.

Она стояла на высоком валуне, лежащем на берегу ручейка. Одета она была по-мужски, в бархатную зеленую тунику, подпоясанную ремнем, с которого по обе стороны тела свисало оружие. Волосы ее сказочным водопадом струились вниз по плечам и до самых колен каскадом бледного золота, волновавшегося как вода. Корона из бледно-золотых листьев цвета ее волос скрепляла их, не давая закрывать лицо. Стоя на валуне, она глядела на нас и улыбалась. Особенно мне, Эдварду Бонду.

Лицо ее было прекрасным. В нем сквозила сила и невинность, было строгое спокойствие святой, но красные губы излучали тепло и дружелюбие. Глаза ее были того же цвета, что и туника – темно-зелеными, цвета, которого я никогда не видел на Земле.

– С благополучным прибытием, Эдвард Бонд, – сказала она мягким, нежным, чуть низким голосом, как будто она столько лет говорила тихо, что сейчас не осмеливалась повысить голос. Она легко спрыгнула с валуна, двигаясь с уверенностью дикой кошки, которая всю жизнь провела в лесах, как, наверное, и было на самом деле. Волосы ее колыхались мягко, как паутина, спокойно, покоясь только на плечах, когда она шла вперед, так что казалось, что вокруг ее головы находится бледно-зеленый нимб.

Я вспомнил, что сказал мне лесной житель, Эрту, в саду у Медеи, прежде чем его убила молния из черной трубки.

– Арис убедит тебя, Эдвард! Даже если ты Ганелон, разреши мне отвести тебя к Арис!

Сейчас я стоял перед нею. В этом я был уверен, и если меня и требовалось убеждать в том, что дело лесных жителей было и моим делом, то эта девушка с нимбом убедила бы меня своим первым словом. Что же касается Ганелона…

Как я мог знать, что сделает Ганелон?

На этот вопрос он ответил без моего участия. Прежде чем я успел сказать хоть одно слово, прежде чем я успел составить план своих дальнейших действий, Арис подошла ко мне, совершенно не обращая внимания на то, что за нами наблюдают, и поцеловала меня прямо в губы.

И этот поцелуй был не похож на поцелуй Медеи – нет! Губы Арис были прохладными и нежными, не похожими на жаркие горячие губы повелительницы и страстной ведьмы. Отравление той странной страстью, которую я помню, когда держал Медею в своих объятиях, сейчас не наступило. Было нечто… чистое в Арис, чистое и честное, отчего мне вдруг страстно захотелось домой, на Землю.

Она отступила назад. Ее зеленые глаза встретились с моими в полном понимании. Казалось, она ждала.

– Арис, – сказал я после минутного молчания.

Это, казалось, удовлетворило ее. Смутный вопрос, готовый уже сорваться с ее губ, что ясно читалось по выражению ее лица, так и не был задан.

– Я беспокоюсь, – сказала она. – Они не причинили тебе вреда, Эдвард?

Инстинктивно я знал, что мне следует ответить.

– Нет, мы не доехали до Кэр Сикэйра. Если бы лесные жители не напали, что же, тогда жертвоприношение состоялось бы.

Арис протянула руку и приподняла разорванный край моего плаща, тонкие пальцы погладили шелковую ткань.

– Голубой плащ, – сказала она. – Да, это цвет, который надевает на себя приносимый в жертву. Боги были на нашей стороне, Эдвард. А от этого ужаса мы должны сейчас избавиться.

Ее глаза сверкнули. Она сорвала с меня плащ, разорвала его и бросила на землю.

– Больше ты никогда не пойдешь охотиться один, – добавила она. – Я ведь говорила тебе, что это опасно. Но ты посмеялся надо мной. Могу поспорить, что ты смеялся, когда тебя поймали солдаты Совета! Так это было?

Я кивнул. Очень медленно страшная ярость поднималась во мне. Значит, голубой цвет был цветом жертвы? Вот как? Мои подозрения не были необоснованными. В Кэр Сикэйре я был бы приношением, слепо идущим навстречу своей судьбе. Матолч это, конечно, знал. Представляю себе, как его мозг оборотня смаковал эту шутку! Эйдерн, думая свои думы под накинутым капюшоном, тоже знала.

А Медея?

Медея!

Она осмелилась предать меня! Меня, Ганелона! Открывающего врата, избранника Ллира, лорда Ганелона! Она посмела! Черный гром загремел в моем мозгу. Я подумал: «Клянусь Ллиром, они заплатят за это! Они будут ползать в моих ногах, как жалкие псы, и умолять о пощаде!»

Ярость открыла все шлюзы в мозгу, и от Эдварда Бонда остались лишь туманные воспоминания, которые спадали с меня так же, как голубой плащ избранной жертвы спал с плеч лорда Ганелона, преданного друзьями.

Я слепо моргал глазами, стоя в кругу одетых в зеленое людей. Как я попал сюда? Как осмелились эти лесные жители стоять передо мною в таких вызывающих позах?

Кровь ревела в моих висках, все завертелось перед глазами. Когда все пройдет, я вытащу свое оружие и изрублю этих выскочек, как дровосек рубит дрова.

Ну подождите!

Во-первых, Совет, клявшийся друг другу в дружбе, предал меня. Почему? Почему? Они были рады видеть меня, когда спасли из этого мира, этой чужой Земли. Лесных жителей я мог убить в любую минуту, когда только захочу, но сейчас предстояло обдумать более сложные проблемы. А Ганелон был мудрым человеком. Лесные жители могли понадобиться мне для выполнения задуманной мести. А потом…

Я напряг свою память. Что же могло случиться, чтобы Совет обратился против меня? Я мог поклясться, что это не входило с самого начала в намерения Медеи – слишком искренне она обрадовалась тому, что я вернулся. Матолч мог, конечно, подействовать на нее, но опять-таки почему, почему? Или тут, может быть, замешана Эйдерн или сам старик Гаст Райми? В любом случае, клянусь Золотым Окном, открывающимся в храме, они еще пожалеют о своей ошибке!

– Эдвард!

Женский голос, нежный и испуганный, донесся до меня, как бы издалека. Я взял себя в руки, борясь с переполнявшей меня яростью и ненавистью. Я увидел бледное лицо, окруженное нимбом золотистых волос, зеленые тревожные глаза. Я вспомнил.