Александр Щёголев - Двое на дороге Страница 12

— Завалило, — вяло сказал Пузырь. Помолчал, потом с неожиданной обидой крикнул. — Вот тебе и спасся! Спрятался в собственной могиле!

— Выберемся, — энергично пообещал Оборвыш.

— А-а… — Пузырь обречённо махнул рукой. Больше ничего не сказал.

Оборвыш привстал и начал методично исследовать эту западню, подло схватившую их — доверившихся ей путников. Он быстро нашёл среди хаоса нависших брёвен щель пошире, просунул в неё голову, плечи и долго что-то там разглядывал, стоя в крайне неудобной позе.

— Слушай, тут можно пролезть! Если пузо подобрать…

— Я уже пробовал, пока ты валялся, — безразлично отозвался Пузырь. Оборвыш осторожно сполз обратно.

— Ну и как?

Пузырь дёрнулся, прошипел:

— Что как? Непонятно разве — как? Мыс-слитель!

Ему было страшно. Страх мерцал в его распахнутых глазах, сотрясал тело, ясно слышался в каждом вздохе его, в каждом стоне.

— Я тоже попробую, — твёрдо сказал Оборвыш. Он в нетерпении вскочил. Вновь просунул голову в щель и глухо добавил. — Может быть, вылезу. Когда вертень нас с тобой здесь хоронил, он не знал, что в мире отыщется такой тощий, как я. А там что-нибудь придумаем.

Поудобнее уцепился за брёвна, подпрыгнул, забавно пыжась, принялся подтягиваться на слабеньких руках, неумело проталкиваться вверх, а Пузырь следил задумчиво за его усилиями, и когда от Оборвыша остались только ожесточённо дёргающиеся ноги, бывший друг внезапно схватил его за башмак:

— Ну-ка подожди.

Оборвыш прекратил возню, тут же свалившись вниз.

— Что случилось?

— Оставь заплечник.

— Зачем? Он же мне не мешает.

— Я говорю — сними.

— Да ну тебя! — рассердился Оборвыш. — Теряем время… — и опять сунулся в щель между брёвен.

— Стой! — вдруг заревел Пузырь.

— Что с тобой? — спросил Оборвыш, стараясь быть спокойным. Он ничегошеньки не понимал.

— Оставь свой грязный мешок здесь!

— Объясни мне, наконец, что ты хочешь?!

— Спаситель нашёлся, — выцедил Пузырь. — Знаю я, как ты мне поможешь. Вылезешь, сядешь где-нибудь и продумаешь до вечера. Мыслитель! Если у тебя будет заплечник, ты забудешь, что кто-то там в вонючей яме подыхает. Разве нет?

Такая злоба звенела в его голосе, такое отчаяние, такая уверенность в чужом предательстве, что Оборвыш не стал спорить. Он сказал: «Дурак ожиревший!», бросил в Пузыря заплечник и полез наверх.

Оборвыш оказался прав. Его изумительная худоба позволила обмануть торжествующие обстоятельства. Судорожно извиваясь, изрыгая самые чёрные из когда-либо слышанных ругательств, он продрался сквозь ненавистную преграду, заставил тело протиснуться в невообразимо узкие лазейки, он изорвал в клочья рубаху, исцарапал кожу, жестоко раскровил ладони, но всё-таки выбрался к свету! В нём бушевала неизведанная доселе ярость — на Пузыря, на брёвна, на мир, на себя. Она толкала вверх, отключив разум, оставив лишь одно желание — свободы! — и именно это страстное чувство помогло одолеть колдовские чары. Одуревший от усталости, потный, грязный, вырвался Оборвыш из плена, сел, обмякнув, на выдранный с корнями лиственник, потом лёг, обнял ствол руками и лежал так вечность.

— Я вылез, — наконец проговорил он хрипло.

Снизу прозвучал отчётливый вопрос:

— Ну и как там?

— Тут что-то дикое, — честно сказал Оборвыш. Он с трепетом смотрел вокруг. От увиденного холодело в груди, и он запоздало благодарил Небо за то, что остался жив. Разрушения были неописуемы. Он добавил:

— Пузырь, мы чудом спаслись. Нам просто повезло.

— Это ты спасся! — немедленно проорал Пузырь. — Я-то пока ещё в яме гнию!

— Не волнуйся, я тебя не брошу, — попытался Оборвыш успокоить бывшего друга. — Может снова попробуешь вылезть? Вслед за мной.

— Уже пробую, — тоскливо отозвался Пузырь. — Безнадёжно. Плечи проходят, а дальше никак…

Надо поджечь завал, подумал Оборвыш.

Нет, нельзя! Пузырь задохнётся в дыму ещё до того, как сам сгорит.

Прокопать под завалом канаву, чтобы Пузырь через неё выполз наружу?

Бред! Для этого года не хватит.

И растащить проклятые брёвна невозможно — слишком много их, слишком тяжелы они!

Что же делать?

— Ты чего молчишь? — испуганно спросили снизу. — Эй, ты здесь?

— Нужен топор, — сказал Оборвыш. — Прорубить к тебе лаз.

Пузырь воспрянул духом.

— Поищи где-нибудь поблизости, — посоветовал он возбуждённо. — У меня на повозке было три топора.

— Сейчас, — сказал Оборвыш. — Трудновато будет найти, но попытаюсь. Тут такое творится!

— А если не найдёшь?

— Схожу к дороге, у людей попрошу.

— Дадут тебе, как же! — горько заметил Пузырь. — Людей не знаешь, что ли? — и принялся с безумным остервенением рассуждать о жадности, о подлости, о низости этих заполненных гнилью кожанок, именующих себя людьми, и ещё о чём-то чёрном, недобром, но Оборвыш быстро перестал его слушать, потому что нужно было спешить. Обдумывая план поисков, он начал осторожно спускаться с ненавистной груды деревьев. А когда почти уже добрался до нормального уцелевшего леса, Пузырь сзади вдруг страшно завопил. И Оборвыш торопливо вскарабкался обратно.

— Что случилось? — спросил он взволнованно.

— Присоска! Я раздавил присоску!

Оборвыш содрогнулся.

— Ерунда! — сказал он, мгновение помедлив. — Это случайность. Она, наверное, из-за вертня перепутала день с ночью.

— У тебя там уже темнеет, да? — с беспредельным ужасом предположил Пузырь.

Оборвыш посмотрел на небесную твердь. Пока ещё было светло, однако жить Пузырю оставалось не так уж много времени. Кровожадные властелины ночи в нетерпении ждут своего часа. Свирепые, вечно голодные, скоро выползут они тысячами из нор, набросятся на пойманную в яме, забавно трепыхающуюся добычу, и останется от Пузыря лишь белесая сморщенная оболочка.

— Не бойся, время ещё есть! — бодро воскликнул Оборвыш.

— Отходился я, — севшим голосом сообщил Пузырь. — Отменялся. И зачем только в лес пошёл? Заплечник твой мне покоя не давал. Так вот он, заплечник, в руках у меня…

— Всё, хватит болтать! — резко прервал Оборвыш это болезненное бормотание. — Пойду людей позову на помощь.

Пузырь жалко всхлипнул.

— Какой дурак сунется на ночь глядя в лес? — голос у него стал совсем мёртвым. — К тому же задаром?

— Я им уплачу, — зло сказал Оборвыш. — Ты понял?

И Пузырь замолчал.

ПЯТАЯ:

Когда изнурённые ноги уже не слушались, когда бешено работающее сердце готово было пробить рёбра, когда разодранная одежда насквозь пропиталась потом, он выскочил из леса.