Владимир Свержин - Семена огня Страница 12

— Да как же это сделать? — с опаской спросил вельможа.

— Пипин, братец мой бестолковый, ты же майордом, ты должен лучше моего соображать, а похоже, что в черепушке твоей не мозги, а подгоревшая каша. Сам рассуди, кто может рассказать всем и каждому, какая страшная участь ожидает отродье Дагоберта?

— Тот, кто больше всех говорит.

— Правильно. А кто больше всех говорит?

— Глашатай? — предположил владыка Нейстрии.

— Нет. Глашатай много не говорит, его слушают многие. Но еще больше слушают тех, кто проповедует в храмах. Если ко времени, да вдруг пойдет молва, что государь отступил от истинной веры, более того, и саму корону он получил из рук — да что там рук, из когтистых лап — врага рода человеческого, все эти святоши в один голос взвоют, с каждого амвона полетят анафемы отступнику и всему его роду.

— Но ведь тогда… — начал было Пипин.

— Цыть! — Брунгильда хлопнула по столу, впечатывая в древесину оплошавшую муху. — Заткнись. — Об этом знаем ты да я. Для всех прочих… — она замолчала. — Сам знаешь, чья кровь в жилах Меровея. Вот и делай то, что я тебе говорю. А я позабочусь, чтобы тот, кто придет, не ушел отсюда, не солоно хлебавши. А вернее, совсем не ушел.

— Господин инструктор, — засуетился на канале связи Карел. — Эти двое что-то замышляют, готовят засаду.

— Да слышу я, слышу, не беспокойся. У тебя ж камера работает, все документируется в лучшем виде.

— Может, тогда мне сбежать?

— Хороша идея, — хмыкнул Лис. — Куда ж ты намылился поршнями двигать? В сторону камеры перехода? Спасите, люди добрые! Меня великанша из сказки съесть обещала!

— Зачем вы так, господин инструктор?

— Сержант, ты еще в слезу ударься. Я не слышу из твоего угла толковых вариантов. Только не говори больше, что лучше бы отсюда смыться. Если охота к бегу трусцой одолела, так знай, могучий витязь, людям с трусцой здесь не место. Хочешь работать, включай мозги и функционируй на полную катушку. У тебя под носом два носителя информации перекидываются ею, как мячиком! Открой глаза, оттопырь уши, включи нюх.

Твоя задача — учуять, откуда ветер дует, еще до того, как он соберется дуть. Соображай, замечай и молчи. Пока ты — оробевший пленник, тебя для них почти что нет. Вот сиди и демонстративно бойся. Но содержательно, ядрен батон, сиди. А бегать среди бела дня — тот, кто за сто шагов всаживает стрелу в бегущего оленя, в тебя по-любому не промажет. Хочешь драпака задать — хоть ночи дождись.

— Ага, ночи, — взмолился Карел. — Вы ее видели?

— Ночь? Случалось.

— Брунгильду!

— Ну, если совместить Брунгильду и ночь… В условиях отсутствия электричества…

— Вы что, издеваетесь?

— О, догадался!

— Это нечестно!

— А ты что, парень, думал — в сказку попал? Ты, брат, вляпался в чужую жизнь! Так шо, князь ты мой прекрасный, крутись, как тот ротор в статоре. Научишься биться электрическими разрядами — хрен она к тебе подойдет.

В это миг содержательная беседа была прервана очередным всхлипом, на этот раз женским.

— Господин инструктор, он приходит в себя.

— Женя, хоть ты меня не пугай! А в кого он, по-твоему, должен был прийти?

— Но что-то же ему надо говорить?

— Будь пай-девочкой, пожелай ему доброго утра. Эка невидаль — говорить! До того, как он головой шваркнулся, ты с этим успешно справлялась. Ну, не знаю, поведай ему о черепно-мозговых травмах, о ликварной гипертензии, о лоботомии, в конце концов.

— Что это было? — тряся кудлатой башкой, спросил Фрейднур.

— Хвост дракона, — не сообразив с ходу, что ответить, созналась Евгения.

— Хвост дракона? Проклятье, я не заметил здесь никакого дракона. А где?.. — сын Зигмунда всполошился. — Где те двое?

— Мертвы.

— А, ну да, конечно: дракон! Вот же гнусная тварь, как подкрался, хорошо хоть тебя не тронул. — Фрейднур на миг задумался. Совсем недавно он выбирал полянку где-нибудь подальше от жилищ, чтобы пролить кровь бедной девушки, а сейчас вот радовался, что она жива и тащит его, едва перебирающего ногами, к воротам крепости.

— О как! — насторожился Лис. — В деле наметился неожиданный, однако, забавный поворот. Спишем внезапную несовместимость с жизнью двух зазевавшихся берсерков на стихийно появившегося дракона. Бастиан, ты где?

— Я здесь, — неуверенно отозвался Бастиан.

— Весьма содержательно. Тогда сделай так, чтоб твое здесь было тут.

— Понимаете, мне плохо, — взмолился юноша.

— Я понимаю, а твои клиенты — нет. Им еще хуже, да что там, им вообще никак! А потому, опираясь на вышепроделанное, приступаем к нижезадуманному.

Дуй бегом сюда. Хватай балалайку и устраивай во вверенном подразделении такую гастроль с бенефисом, чтобы вояки заслушались, проливали умильные слезы и не могли вспомнить, кто рядом стоял. А главное, что меня там не стояло.

— А вы куда, господин инструктор?

— А я, мой юный друг, как и положено лису, пойду заметать хвостом лишние следы. И метить новые. А то дракон у нас какой-то неотчетливый получается.

— Видите ли, — между тем говорила Евгения, проясняя спутнику неявную суть происходящего, — здесь все дело в восприятии. Человеческий мозг легко обманывается, отказываясь верить тому, что не готов увидеть. Возьмем известный опыт с котенком.

Ударившийся головой норманн мучительно собирал лоб в складки, пытаясь таким путем вызвать приливное движение в извилинах. Услышав про котенка, он несколько оживился:

— Котенка, понял.

— Если его с рождения держать несколько месяцев в комнате, где отсутствуют углы, а потом выпустить из этой комнаты, то окажется, что он не замечает углов. Его мозг отказывается их видеть. Это понятно?

— Да. Ну, то есть, нет.

— Что же непонятного? — в голосе психолога слышалось тихое раздражение.

— Как из котенка получается дракон?

— Какой еще дракон?

— Если держать котенка в комнате без углов, а потом выпустить через несколько месяцев, то из него получится дракон, которого не видать глазами. — Комис преданно уставился на девушку, не понимая, чем вызвал ее доверие, что сейчас она приоткрывает ему завесу сокровенного знания.

Евгения открыла рот, закрыла, не зная, что и сказать. А затем вновь открыла:

— Голова болит?

— Очень, — сознался Фрейднур. — Но оно понятно — хвост дракона… — Он прикрыл глаза, обвисая на плече спасительницы и все же чувствуя себя избранником, призванным норнами[5] для неведомого высокого деяния.