Сергей Никшич - Люди из пригорода Страница 12

Не успела она улечься и выключить свет, как на пороге появилась злая, как цепной пес, Элеонора.

– Что ты разлегся сразу, окаянный, чтоб тебе пусто было! Устал что ли. А я, как я весь день по хозяйству в этом хлеву, света белого не видячи… А он тебе ни тпру ни ну, шасть в постель и спать, как в гостинице.

Элеонора, как всегда, нагло и бойко лгала – хозяйству, если понимать под ним вытоптанный двор и огород, на котором не росло ничего, кроме бузины, была от нее такая же польза, как от летающих тарелок.

Явдоха, она уже вошла в образ, голосом Скрыпаля жалобно ответила ей:

– Ой что-то неможется мне, в голове словно струны гудят, дай мне спокойно полежать – может, полегчает мне…

– Совсем ты очумел от своей скрипки, – злобно фыркнула Элеонора и изо всех сил хлопнула дверью.

Явдохе после вчерашней ее прогулки страшно хотелось спать, но она понимала, что сон этот может стать вечным, если она и в самом деле уснет. И она изо всех сил сжимала в руках под одеялом свою верную метлу, на которую и была одна надежда. А сон все норовил ее одолеть, но она не сдавалась, и когда чуть слышно скрипнула дверь и два злобных кошачьих глаза стали бесшумно придвигаться к ней, она окончательно проснулась, и ее сердце, сердце доброй феи, преисполнилось решимости.

Неожиданно кошка спросила Элеонориным голосом:

– Ты спишь что ли? – видно, какое-то сомнение закралось в ее пропащую душу.

Явдоха предпочла не отвечать.

Кошка прыгнула на постель и хотела уже было прижаться по своему обыкновению к ногам Скрыпаля, чтобы залпом выпить остаток его силы, но тут ловкая Явдоха своими сильными пальцами схватила ее за шиворот, подскочила к распахнутому настежь окну и взмыла в воздух. Еще никогда она так не спешила набрать высоту, зная, что как только кошка придет в себя, борьба будет не на жизнь, а на смерть.

А кошка, не понимая, что происходит, беспомощно висела у нее в руке, но вдруг Явдоха почувствовала, как зеленый кошачий глаз внимательно осмотрел ее лицо, и кошка сразу же изогнулась, как лопнувшая рояльная струна, и полоснула ее по руке стальными когтями. Но Явдоха лишь крепче сжала ее, понимая, что еще не время, что она еще слишком низко от земли и слишком далеко еще от озера.

– Я чуяла, что и ты ведьма! Чуяла! – шипела Элеонора. – Пусти меня! Пусти, а не то я всем расскажу, кто ты…

– Ты, оборотень, уже никогда никому ничего не расскажешь, – ответила ей Явдоха, сжимая коленями метлу, – и к твоему сведению, приблуда, я не ведьма, а фея…

– Все мы феи! – злобно фыркнула кошка. – Пусти, а не то…

И она снова, изловчившись, расцарапала Явдохино запястье. Но Явдоха была уже почти у цели – с огромной высоты озеро казалось черным глазом, в котором отражались красавицы-звезды, но и это не оживляло его пустынную, вечно холодную гладь, а наоборот, делало его еще более страшным.

– Вниз-ка взгляни, – посоветовала Явдоха кошке.

Та глянула вниз и все поняла.

– Не смей, подлая ведьма! – истошно завопила она. – Ты не посмеешь!

Впрочем, это были ее последние на этом свете слова, потому что Явдоха разжала руку и кошка, отчаянно изгибаясь, со все возрастающей скоростью понеслась к черной поверхности озера и без всплеска погрузилась почти на самое дно. Ей удалось вынырнуть – она снова превратилась в Элеонору, и грозно вглядываясь в ночное небо, она быстро поплыла в сторону берега, но тут – в призрачном лунном свете Явдохе все было прекрасно видно – к ней подплыли Петро и Оксана и, распознав нечистую силу, утащили ее на глубину. И тут же разразилась гроза, засверкали молнии, запахло озоном, и Явдоха улетела к себе домой. А поутру на отмели сельчане нашли утопленницу Элеонору.

И пришлось бы Тарасу Тимофеевичу отпевать заблудшую эту душу, если бы не одно только обстоятельство: сколько ни пытались занести гроб с Элеонорой в церковь – не получалось, словно какая-то невидимая сила выталкивала его прочь из церкви. Попытались похоронить ее на кладбище, но земля, сказывают, не принимала утопленницу и гроб упрямо вылетал из вырытой ямы, и тогда похоронили ее за церковной оградой да камней наложили на могилу побольше, чтобы не тревожил дух ее мирную Горенку.

А Скрыпаль упросил святого отца окропить всю хату святой водой да отслужить благодарственный молебен за его, Скрыпаля, спасение.

А потом, потом Элка и в самом деле стала приходить на его репетиции – с мужем она быстро и без сожаления развелась, и, как это бывает средь человеков, они не стали бороться с тем чувством, которое внезапно их охватило, ибо это была любовь.

Голова и чертовка

Надо сказать, что и чертовка была не лыком шита, и, кроме того, ей совершенно осточертело сидеть в лесном логове, выслушивать похвальбу лысеющего и впадающего в старческий маразм черта и развлекаться только тем, что прокалывать у машин шины, чтобы насолить случайным, приблудным парочкам. И поэтому в один прекрасный осенний день, когда солнце уже не обжигало, а только ласкало, а в настоянном на лесных цветах и ягодах воздухе уже угадывалась осенняя свежесть, она отправилась в Горенку, притворившись дородной, смуглой цыганкой – гадалкой и продавщицей сигарет.

Жители Горенки, хотя и не были испанцами, но сиесту блюли истово и только под вечер высовывали из хат свои заспанные физиономии с тем, чтобы сначала окунуть их в лохани с холодной водой, а затем уже рушником смахнуть с обличности остатки дремучего сна. В это самое время, когда оттаявшие в мире грез сердца горенчан были особенно уязвимы, на центральной улице Горенки показалась черноглазая, как водится, цыганка, могучие, ничем не обузданные груди которой колыхались, словно норовя вырваться на свободу из-под блузки, в такт ее танцующей походке – песок за день все же нагрелся и ей, босоногой, приходилось идти на носках. Тут-то ее и возок с сигаретами заприметил недавно проснувшийся Голова. Он как раз сидел на ступеньках хаты в позе роденовского мыслителя и размышлял о том, что тащиться в сельпо нет никакой охоты, а тут – словно сошедшая с картины, смуглая, как персик, цыганочка, да еще и с тем товаром, что ему нужен.

– Эй, красавица! – окликнул он цыганку.

– Что тебе? – огрызнулась та, притворяясь, что ей и дела до него нет.

– Так ты сигаретами торгуешь или просто поругаться пришла? – ответствовал ей Голова, который, как и полагается начальственному лицу, за «ловом в карман не лез.

– Сигаретами, сигаретами, – добродушнее уже ответила цыганка, толкнула калитку и, колыхаясь, как медуза на волнах, вплыла в его основательно заплеванный дворик.

Увидев перед собой такое богатство, Голова окончательно проснулся и думал сейчас только о том, чтобы заманить цыганочку в хату.