Ярослава Кузнецова - Золотая свирель Страница 126

Дверь очередной раз отворилась, в кабак разом ввалилась пестрая толпа молодых людей. Они все уже были в подпитии и привели с собой двух веселых девок. Заметавшийся у них под ногами кот привел компанию в буйный восторг.

— Лови кошака, ребя! Ща мы его пивом напоим!

— Справа заходи!

— Плащом его, Таск! Плащом накрой!

— Эй, ты чо, плащ отдай! Своим лови, дубина.

— Хватай его!

— Сучий потрох, окорябал!

— Не троньте Пиратку, обалдуи! — закричала от кухни белоснежная прислуга.

— Ату его, ребя! Промеж ног уйдет…

Толпа сомкнулась. Девки восторженно визжали.

— Держу!

Круг распался. Один из парней, в сбитой на затылок фиолетовой шапке с фестончатым хвостом, поднял кота на вытянутой руке.

Фиолетовая шапка была мне знакома. Я заерзала на лавке, пытаясь спрятаться за гримом. У них нюх на меня, что ли?

Кот оскорбленно заорал, крутясь в воздухе и беспорядочно размахивая растопыренными лапами.

— Эй, Роза! — гаркнул фиолетовый. — Принеси полотенце!

— Чтоб ты провалился! — плюнула прислуга. — Он же тебя располосует, урода.

— Шевелись!

— Сволочи… — пробормотала я.

Эльго, обернувшийся на шум, скосил на меня глаз.

— Сделай что-нибудь, — сказала я ему. — Они кота мучают. Я их боюсь. Они меня знают. Они Пепла чуть не убили.

Эльго вдруг ухмыльнулся, щелкнул пальцами и показал куда-то в темный угол. В темном углу стоял ящик для угля, а на ящике сидела еще одна кошка. Сидела совершенно неподвижно, только глаза светились.

— Роза, скоро ты там? — рявкнул фиолетовый. — Рука затекла!

Он все еще стоял в позе полководца, держа кота за шкирку. Кот выл, приятели фиолетового давились от смеха.

— Не дам я тебе никакого полотенца! Отпусти Пирата, балбес. Это мой кот!

— Ребя, дайте кто-нить тряпку какую, плащ дайте. Сколько мне так стоять? А, платок вон с Малиновки снимите… Черт, пальцы костенеют!

Что-то было не так. Не то, чтобы кот был непомерно тяжел, но… Парень приплясывал на одном месте, воздев в неподвижной руке извивающуюся тварь. Мне даже показалось, я вижу тонкую полупрозрачную нить, соединяющую его запястье и дымный слоистый сумрак под потолком.

Я поморгала. Не понятно — то ли есть, то ли нет…

Компания засуетилась. С одной из девок содрали шаль и попытались набросить на пленного кота. Тот шаркнул задними лапами, послышался треск рвущейся ткани, девка ахнула… Кот извернулся и выпал из застывших пальцев, напоследок мазнув когтями по запястью.

— Ах ты, сучий потрох!

Мелькнул тяжелый сапог, но сбежавшего кота не достал. Нога фиолетового застыла в полуярде от пола.

Тонкая, свитая из тумана нить охватила его щиколотку, и человек оказался подвешен в воздухе за руку и за ногу, как марионетка. Под потолком в сумраке плавали какие-то бледные сизо-радужные пятна, похожие на пленки с поверхности болота. Тонкие нити тянулись как раз от них.

Пауза.

— Э! Э! Что это? Эй, чьи это шутки? А ну, пустите! Ребя, кто это шутит тут?

Фиолетовый подпрыгнул, вырывая из воздуха застрявшую ногу. Не удержался и повис, барахтаясь над полом, цепляясь свободной рукой за товарищей. Кто-то ухватил его за одежду, рванул… рукав съехал, оголившееся запястье гранатовым браслетом обвили кровоточащие царапины.

Пленки под потолком затрепетали — и вдруг камнями попадали вниз, в толпу. Фиолетовый грянулся на пол.

— Мерзость к мерзости, — тихо сказал грим. — Пускай сосут, пакость такая.

— Что это было? — прошептала я. — Твоя работа?

— Нет. — Он повернулся к столу и придвинул поближе кувшин с пивом. — Мне такое не под силу. Это Эльви.

— Кто?

— Слышишь, что Роза говорит?

Компания окружила упавшего. Народ в зале повскакивал, столпился вокруг, гомоня, переглядываясь, пожимая плечами и разводя руками. Слышались растерянные чертыхания фиолетового. Белоснежная прислуга громко объясняла всем и каждому, что на кошек нельзя поднимать руку, а тем более ногу, ибо у кошек есть их собственный кошачий бог, который рано или поздно обидчику отомстит. И фиолетовый еще легко отделался, потому что мог руку-ногу сломать или вообще шею свернуть.

— Кошачий бог? — поразилась я.

Тут поднялся малорослый ваденжанин, аккуратно обошел толпу и направился в угол, к ящику с углем. Там он отвесил глубокий поклон сидящей на ящике кошке, повернулся и прошествовал обратно, к своему месту. Безбородое темное лицо его ничего не выражало.

Эльго разулыбался:

— Денег-то просек, в чем дело, даром что дикарь. Хотя, думаю, потому и просек.

— Так это она, кошка? В смысле, вон та кошка? Она не просто кошка?

— Ты догадлива как табуретка, мать.

— Не язви! Что это за мерзость под потолком плавает?

— Приживалы. — Эльго махнул ручищей. — В любом доме их пропасть по темным углам болтается. Краем глаза их всегда можно увидеть. Мразь, безмозглые хавалки. Их твои соплеменники из Полночи притягивают. А ваша смертная братия предпочитает делать вид, что это не их рук дело, и что вы, человеки, вообще тут ни при чем.

— А что им надо, приживалам?

— Человечьи эманации. Дурные и темные по большей части. Кошек они не любят. Кошки — как березовый уголь, дрянь человечью, да и нечеловечью тоже из эфира вычищают. Одним своим присутствием. А кровушку приживалы любят, видала как они вниз попадали, когда Эльви их отпустила? О! Похоже, служба окончилась. Доедай свою коврижку и пойдем.

В зал, один за другим, входили люди, отряхивая у порога плащи и шапки — снаружи начался дождь. Фиолетовый с компанией шумно веселились у окна, напрочь позабыв про неприятности с котом. На меня они даже взгляда не бросили — и слава Богу. Хоть рядом сидел Эльго, мне все равно было не по себе. Путешественники с охраной ушли, с ними ушел голорукий ваденжанин. Ящик для угля, когда я очередной раз бросила на него взгляд, оказался пуст.

Я допила согревшееся пиво и вытерла рот рукавом.

— А кошка убежала. Я хотела сказать, Эдельвейс, наверное, вышла.

— Она ждет нас у крипты. Пойдем.

— Вы что, умеете мысленно разговаривать?

Грим не ответил, только рукой махнул. Мы с ним выбрались из-за стола и направились к двери.

Снаружи действительно моросил дождь, в круге фонаря над крыльцом мягко расплывался ореол оранжевого света. На сырых перилах, опровергая легенду о нелюбви к воде, устроился рыжий кот с белой грудкой. Шерстинки на спине его слиплись и блестели как иголочки. Проходя мимо, я погладила его — ладонь сделалась мокрой.

По скользкой черной брусчатке мы пересекли площадь, прошли мимо распахнутых дверей церкви, из которых еще выходили припозднившиеся прихожане. Эльго провел меня вдоль ограды, через незапертую калитку, во внутренний двор. Из будки, гремя цепью, вылезла здоровенная собака и молча проводила нас взглядом. Больше во дворе никого не было. Мы обошли церковь с тыла, у темной громады алтарной апсиды Эльго остановился.