Талиесин - Стивен Рэй Лоухед Страница 13

— Можешь не объяснять.

— И все же я объясню. Ты говоришь с человеком, проклятым в глазах родичей. Злосчастья преследуют меня с самого рождения.

Ронвен подняла голову.

— Никогда не поверю. Твои родичи, наверное, последние глупцы.

Эльфин улыбнулся. Ему нравилась ее манера говорить напрямик.

— Не скрою, удел мой горек, — продолжала она. — Утроба моя отравлена, ни один мужчина не захочет меня взять.

— Ронвен, — ласково произнес Эльфин, наслаждаясь звуком ее имени, — это неважно. Я холостяк с ребенком, у которого нет матери. Я приехал искать кормилицу, а нашел суженую.

Глаза у девушки округлись.

— Что ты сказал?

— Позволь спросить напрямую. — Он протянул к ней руку. — Ронвен, согласна ли ты выйти за меня замуж?

Ей потребовалась минута, чтобы осмыслить его слова. Наконец она улыбнулась сквозь слезы счастья.

— Согласна, — сказала она, беря его руку. — И буду служить тебе до последнего вздоха.

Эльфин широко улыбнулся, сердце его пело. Он встал, поднял Ронвен и поцеловал. Она прижалась головой к его груди и застыла.

— Я стану такой женой, что все будут завидовать моему мужу, — прошептала она.

— Тогда воистину я буду королем, — ответил Эльфин.

Оставив Ронвен собирать вещи, он пошел искать Эйтне. Та сидела на камне, глядя на холм и на море за ним. У ее ног пощипывали травку несколько овец. Заслышав его шаги, она повернула голову и широко улыбнулась.

— Холодно здесь на ветру-то. — Она плотнее закуталась в платок. — И тоскливо. А женщине без мужа еще тоскливее.

Эльфин различил печаль в ее голосе и сказал:

— Я попросил Ронвен выйти за меня замуж, и она согласилась.

Эйтне медленно кивнула и вновь стала смотреть на море.

— Она будет хорошей женой, но мне нечего дать ей в приданое, кроме благословения.

— Вот и довольно.

— Люди меня осудят, если я ничего не сумею дать вам в дом.

— Твоя дочь сама — лучшее приданое, я ничего, кроме нее, не возьму.

Эйтне обрадовалась этому ответу, хотя разлука с Ронвен ее и печалила.

— Ты нравишься мне, Эльфин. Коли ты не хочешь нашего добра, может, возьмешь старуху служить тебе в твоем доме?

— У тебя есть свой.

— Да какая в нем жизнь без Ронвен!

— Тогда едем с нами. Моя матушка будет рада родственнице. А я собираюсь построить себе большой дом, и ты будешь жить с нами.

Остаток утра они провели, складывая пожитки. Многие из жителей Диганви собрались посмотреть, что происходит. Эйтне хвастала направо и налево, что Эльфин — король Гвинедда, приехавший за ее дочерью, и что сама она будет служить в королевском доме.

Как ни странно это звучало, приходилось верить. Эльфин, со своей стороны, повел себя как будущий король — приказал зрителям не пялиться без дела, а грузить вещи. Он поговорил с вождем Диганви и предложил ему домик Эйтне в залог прошлой и будущей дружбы двух деревень.

Наконец, когда солнце уже близилось к зениту, все трое двинулись в путь. Ронвен и Эльфин ехали на одной лошади, Эйтне — на гнедой кобыле, нагруженной домашним скарбом. За ней шел на веревке баран, а следом — блеющие на ходу овцы. В таком порядке они и доехали до Каердиви, счастливые и готовые начать новую жизнь.

Глава 5

Жрецы медленно поднимались по крутому склону священного холма — завершающему отрезку Церемониального пути — мимо белых скальных выходов, там и сям проглядывающих из зеленой травы. Их тени, удлинившиеся под вечерним солнцем, двигались сбоку от закутанных в пурпурные мантии людей, ступающих по вымощенной красным камнем дороге к вершине, чтобы там встать вокруг большого каменного алтаря. Когда-то в незапамятные времена верхушку холма сровняли и воздвигли круглое каменное возвышение. Уже позднее добавили стройные колонны в астральных точках, отвечающих различным зодиакальным домам, чьи символы вырезали тут же, на возвышении. Священное место оставили открытым, чтобы Бел и Кибела во все время суток освещали алтарь.

За жрецами в одиночестве шествовал Аваллах. На нем тоже было пурпурное, усеянное звездами одеяние. За ним на почтительном удалении следовали Харита с матерью и Элейна. Лишь члены царского дома, особо приглашенные главой семьи, могли присутствовать при жертвоприношении. Народ смотрел снизу, как их монарх исполняет обряды на вершине холма.

Как обычно, Аваллах раздавал приглашения более чем щедро, и к тому времени как все собрались, на площадке сгрудилась порядочная толпа. Харита протолкалась к одной из колонн и прислонилась к холодному камню. Семеро жрецов собрались вокруг треножника, на котором стоял большой медный котел. На поверхности котла были выбиты таинственные знаки, а по ободу — древние загадочные письмена.

Жрецы стояли, воздев руки, закрыв глаза, и что-то бормотали нараспев. Один — чье одеяние лучилось серебром, и чей колпак был выше всех остальных — опустил руки и кончиками пальцев коснулся обода сверкающего сосуда. В тот же миг из котла поднялся серовато-белый дымок.

Жрец — верховный жрец храма, как решила про себя Харита, — подошел к алтарю, взял медный кувшин и приблизился к царю, занявшему место рядом. Сперва он полил водой протянутые руки Аваллаха, затем — руки семерых жрецов. Когда ритуальное омовение закончилось, верховный жрец поставил кувшин на место и, взяв сверкающую медную чашу, вручил ее царю.

— Отец такой красивый, — прошептала Харита.

— Да, — согласилась Брисеида и добавила: — Ш-ш-ш.

Верховный жрец встал рядом с курящимся котлом и простер над ним руки. Держа ладони в струях дыма, он произнес короткое заклинание, затем повернулся к другому жрецу, и тот подал ему трубу. Она имела форму изогнутого слонового бивня и была украшена изображением обвившей ее змеи. Верховный жрец поднял трубу к губам и, поочередно поворачиваясь к каждой стороне света, выдул по длинной, низкой, протяжной ноте.

Когда последний звук растаял в воздухе, три жреца поднялись на возвышение. Один вел на золоченой веревке огромного вола, двое других шагали по бокам от животного. Вол был белый, как снег на вершине горы Атлант, его рога и копыта сверкали позолотой, украшенный белой кисточкой хвост безвольно свисал.

Вола вывели на середину возвышения и привязали золоченой веревкой к кольцу на камне. Верховный жрец взял с алтаря нож — изогнутое медное лезвие на длинной рукоятке, украшенное солярными знаками. Подняв нож к закатному солнцу, он трижды произнес молитву и затем еще трижды, обратившись к бледной встающей луне.

Когда молитва была закончена, жрецы, приведшие вола, легонько коснулись его передних ног, и животное послушно преклонило колени; золоченую веревку протащили в кольцо и туго натянули. Жрецы возле котла затянули свой речитатив, верховный жрец занес нож над головой вола.

Харита отвернулась и закрыла глаза. Затаив