Вера Камша - От войны до войны Страница 13

Его род, род Окделлов, был старшим в Доме Скал, по легендам ведущим свою родословную от одного из Четверых. На гербе Окделлов изображался золотой вепрь у подножия черной скалы, скалы были и на гербах кровных вассалов – Карлионов, Тристрамов, Рокслеев. «Незыблем» – это слово с герба сюзерена входило в девиз каждой фамилии Дома. В чем незыблем? В глупости? В упрямстве? И были ли они, их всесильные предки, завещавшие мудрость и силу избранным и покинувшие Талигойю для смертельного боя, или же великое прошлое – это сказки? Обычные сказки, придуманные дикарями, некогда населявшими Золотые земли?

Темнело, нагретые камни мало-помалу остывали, с реки потянуло холодом, да и застывшие в нескольких шагах свитские истомились. Надо было вставать и идти. Все дела на сегодня закончены. Они раздавили гайифцев и отбили очередной приступ, вернее, это Рамиро Алва подавил бунт и сбросил Оллара со стен. Кэналлиец поспевал всюду, но маршалом ему не быть, потому что он – полукровка и, по мнению самовлюбленных баранов вроде Придда и Тристрама, не имеет права приказывать им, великим… Следуя их логике, можно договориться до того, что Франциск Оллар не имеет права их бить, однако ж он их бьет.

Алан с трудом поднялся. Он устал, как ломовая лошадь, как табун ломовых лошадей, сегодня в Старом городе и Цитадели вряд ли найдется хоть кто-то, способный держать оружие. Остается надеяться, что Бездомный Король тоже не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Герцог Окделл медленно брел по извилистой улице, устало поднимая руку в ответ на воинские приветствия. Может, его прародитель и состоял в родстве со скалами, но тело потомка об этом не знало. Алан предвкушал хоть какой-то отдых, но его ждало разочарование, принявшее образ Женевьев в черном с золотом наряде с роскошным, но не идущим ей фамильным ожерельем Окделлов на белой шее. Рядом с матерью хмурился Ричард, с которым явно было что-то не так. Алан с недоумением уставился на свое семейство, супруга сочла уместным пояснить:

– Собирается Полный Совет.

– По чьему слову?

– Маршала.

Окделл поморщился. Этого еще не хватало! Чего надо этому набитому дураку? Другой бы на его месте забился после сегодняшнего позора под стол и не вылезал до первого снега, а он созывает Совет… Неужто хватило совести снять с себя маршальскую цепь? Нет, вряд ли… Для этого довольно Совета Мечей, да и не таков Эктор, чтоб расписаться в собственной бездарности. Что же он затеял, собирая не только глав фамилий, но и их жен, наследников, всех Людей Чести, находившихся в пределах дневного конского перехода. Сколько же их сейчас в Кабитэле? Человек восемьдесят, не меньше. Затея маршала нравилась Окделлу все меньше и меньше, но он молча прошел к себе. Полный Совет требовал соответствующих одеяний.

Обычно Алан обходился без чужой помощи, но на этот раз кликнул слуг. Разрубленный Змей, как же он устал, как они все устали… Что же затеял этот дурак?

Затянутый в парадное платье герцог подал руку Женевьев, на которую та и оперлась, причем очень неудачно, задев место ушиба. Люди Чести терпят любую боль молча, к тому же жена не желала ему зла, и Алан ничего не сказал, только сжал зубы.

– Отец, – нарушил молчание Ричард, – а кошки после смерти возвращаются к своему повелителю?

– Кто тебе такое сказал? – быстро сказала Женевьев.

– Кэналлиец. Барса убили, – мальчик шмыгнул носом, но сдержался.

– Герцог Алва заходил к нам, – чужим голосом пояснила Женевьев.

– Он сказал, что котенок теперь у своего хозяина и он его никому в обиду больше не даст, – темно-серые глаза сына были очень серьезными, – это так?

Похоже на Рамиро. Утешить и при этом поставить весь мир с ног на голову. Хотя, если вдуматься, кому мешают кошки? Когда-то их считали священными. Почему то, чему раньше молились, вдруг объявили греховным? Мышь – символ мудрости и скромности… А то, что эта мудрость и скромность жрет чужой хлеб и разносит чуму, неважно?! Зато воюющие с грызунами и змеями грациозные, гордые зверьки стали прислужниками Чужого. Дескать, они охраняют врата ада. Ну и пусть охраняют, жалко, что ли… Что же сказать Дикону? От необходимости отвечать герцога избавила жена.

– Никогда больше не говори о хозяине этих тварей, – в голосе Женевьев слышался страх, – слышишь?

– Да, – угрюмо кивнул сын, – мы ведь Люди Чести? Мы отличаемся от простых людей?

– Конечно, – как хорошо, что Дик заговорил о другом.

– Но Люди Чести раньше чтили кошек, – заявил сын, – я смотрел книгу Четверых. Ну, ту, что дома, в библиотеке. Закат сторожили кошки, а ты мне говорил, что Окделлы – дети Заката и Полночи.

Он прав. И Рамиро прав. Нельзя жить между «вчера» и «сегодня». Или носить медальоны с забытыми письменами, или бояться кошек и их зеленоглазого хозяина. Да какое там кошек, «истинников», вот кто по-настоящему опасен.

– Мы с тобой поговорим об этом позже, – он тоже смотрел книгу Четырех, там были такие рисунки, сейчас таких не найдешь, но вот язык, на котором это написано… За восемь сотен лет половина слов стала непонятной.

– Мы правда поговорим? – уточнил сын. – Клянешься Честью?

– Клянусь.

2

Лицо Эрнани не выражало ничего – серая маска, безнадежная, как осенний дождь. За спиной короля тускло блестел знаменитый меч Раканов, привезенный Эрнани Святым из древней Гальтары. Предки Эрнани повелевали всеми Золотыми землями, но былое величие ушло, как уходит в песок вода…

Приглашенные чинно занимали места на крытых сукном скамьях. Никакой стали – атлас, бархат и шелк, как в старые добрые времена. Алан учтиво подвел Женевьев к скамье, на которой сидели женщины Дома Скал, и занял свое место за столом. Он пришел последним, хотя из двадцати кресел пустовало семь. Семь некогда избранных родов исчезли с лица земли, вернее, девять, потому что Алва не были истинными Повелителями Ветров, а нынешние Ариго наследовали титул только при Эрнани Четвертом.

– Люди Чести, – голос Эрнани был столь же невыразителен, как его лицо, – глава Дома Волны Эктор Придд по праву Чести потребовал собрать Полный Совет. Я, Эрнани из рода Раканов, подтверждаю правомочность его требований. Пусть говорит.

– Пусть говорит, – в голосе Шарля Эпинэ сквозило презрение.

– Пусть говорит, – Генрих Гонт, как всегда, ничего не понимал.

– Пусть говорит, – Алан произнес освященную обычаем фразу, пытаясь понять, что же ему так не нравится. Эрнани явно болен, но дело не в этом.

– Пусть говорит, – голос Алвы звучал лениво и равнодушно, в нем не было и следа утренней горячности.