Люди Льда. Книги 1-47 - Маргит Сандему Страница 13

Она растянулась на траве, вожделенно раскинула тело. Наконец они были ближе. У нее застучало сердце. Теперь она увидела их отчетливее. Они были голые, они были мужчины. Демонические лица обладали гипнотической притягательной силой. На руках у них были длинные когти, а тело представляло нечто среднее между человеком и зверем, — да, во многих отношениях они напоминали зверей.

Они видели ее и желали ее. Но они никак не могли спуститься к ней. Они кружились вокруг на определенном расстоянии, словно что-то удерживало их, словно они ждали чего-то. Она видела лицо одного из них. Оно было красивым и тонким, несмотря на гротескные искажения. Лицо молодого парня, обрамленное золотистыми локонами. У него были рога, как у оленя. Она узнала его и затрепетала от радости, увидев его снова. Но он тоже не осмелился спуститься вниз. Нижняя часть его тела была, как у оленя, руки превратились в туго натянутые крылья. Так или иначе, она хотела, чтобы он не был голым, это ее очень оскорбляло. Ей нравилось смотреть на его красивое лицо. Больше она ничего не желала.

Вдруг они все отдалились от нее на почтительное расстояние. Над страной теней летело еще одно существо, больше и опаснее других. Оно остановилось поодаль и замерло на фоне пылающего неба. Но хотя расстояние было большим, Силье могла видеть, кто это был. Она узнала его лицо. Манящее, отталкивающее, притягивающее… Черные спирали волос, падающие на лоб, устремленные на нее сверкающие глаза. Но как она ни старалась, она не могла разглядеть его тела. Она хотела его видеть, но оно оставалось в тени. Она могла различить только его контуры, и это навело ее на мысль о фавне или сатире…

Она чувствовала слабость и тяжесть в своем теле, тяжело дышала, ощущала странное возбуждение. Она слегка пошевельнулась в траве, немного подтянула ноги, испуганная, околдованная.

Тут он слегка взмахнул крыльями и стал приближаться.

Она вскрикнула так, что проснулась. Она продолжала лежать, тяжело дыша, испытывая облегчение и разочарование в одно и то же время, потому что сон резко оборвался именно на этом месте. Она испуганно почувствовала, что ее тело горело так, как никогда раньше. Она была взволнована, потрясена, пыталась закрыть срамное место руками. Но ее руки зажгли искру — и теперь не было пути назад. Обессиленная, она упала, полумертвая от чувства стыда и счастья, которое она только что ощутила. Все это было, однако, так просто и естественно. Силье становилась взрослой.

Церковь, которую расписывал Бенедикт, была не того прихода, к которому они принадлежали. Свою приходскую церковь он расписал давно, по его словам, каждая пядь свода там была украшена им. Но недалеко отсюда находилась церковь соседнего прихода, и именно ее он продолжал расписывать теперь. В первой половине дня он взял с собой Силье и поехал туда в повозке. Бенедикт не относился к ранним пташкам. Его сине-красный нос свидетельствовал также о том, что он принадлежал к людям, ценившим радости крепких напитков.

Силье была уверена, что все могут прочитать на ее лице пережитое этой ночью. Но, как ни странно, это было, видимо, просто самовнушение. Никто, казалось, не заметил ничего особенного, все разговаривали с ней просто и естественно.

Странно! Для нее это был переворот, и такой постыдный, что она могла бы умереть. То, что человек, которого она желала, был не тот, не меняло дела.

Пока они ехали, Бенедикт без умолку болтал. Держа вожжи, он правил старой кобылой, а Силье сидела рядом с ним. Он рассказывал о своих триумфах художника, о красивой иконописи, которую он выполнил. Он громогласно бранил реформаторских пасторов за то, что они дали указания закрасить всю старинную красивую иконопись белой известкой, потому что, как они утверждали, часть фресок была неприличной.

— Неприличные! — возмущался он. — Нет ничего неприличного в любви, Силье. Все естественно и красиво. Это мысли старых святош неприличны.

Услышанное немного успокаивало ее.

— К счастью, нашлись и разумные пасторы, которым удалось остановить такую заботу о благонравии. Они напомнили слова Григория о том, что «те, которые неграмотны, будут читать по картинам». Вот что значит понимать ценность церковного искусства! Ты должна увидеть моего ангела на Страшном суде, Силье. О, это великолепное творение! В качестве натурщика я использовал Хемминга. Она снова покраснела.

— Да, он явно был прекрасным натурщиком, — пробормотала она.

Бенедикт засмеялся:

— Но вряд ли с прекрасной душой. Кстати, не могла бы ты в качестве натурщицы позировать для соблазненной девственницы в сцене Страшного суда?

— Нет! — ответила она, волнуясь.

— О да! Ты смотрелась бы превосходно с твоими прекрасными золотисто-каштановыми волосами. Хотя ты должна была бы быть, конечно, без одежды.

— Нет, ни за что!

Бенедикт снова засмеялся.

— Я просто пошутил. Если даже у тебя душа художника, ты далеко не смелая. Узость воспитания… — пробормотал он, скорее, про себя.

Она не желала слушать такие разговоры и, демонстративно скрестив руки, уставилась в свой подол. Если бы она немного повернула голову, то увидела бы горы. Но она не повернула головы, хотя горы манили и соблазняли ее сегодня больше, чем когда-либо раньше. Может быть, те существа были там, в небе? Может быть, самое большое из них было…

— Там, в дали, это та церковь? — прервала она молчание.

— Да, но я, видно, ничего не услышу о том, что так тебя напугало.

— Нет. Я просто… — Она не закончила фразы. Она не могла рассказать ему о своих фантазиях. Но, к своему огорчению, она почувствовала, что промокла самым постыдным образом — так, как это случилось с ней ночью.

Силье медленно ходила по церкви и любовалась творениями Бенедикта. Вот этот сюжет она узнала. Четыре ореола Апокалипсиса. Вот бредет толпа людей, зараженных чумой. Это опустошения войны. Это сама Смерть. А это… О, да, это, явно, Хемминг в образе ангела на Страшном суде! Несколько стилизован, но это, определенно, он. Силье восхищенно вздохнула. Она громко похвалила работу художника, и эта похвала была искренней,

Бенедикт был в восторге.

— Посмотри здесь, посмотри здесь, — не уставал он повторять и тянул ее за собой. — Что ты думаешь об этом? Нравится?

— Да, конечно, — ответила она, помедлив. — Но почему вы нарисовали женщину, сбивающую масло? Почему позади нее дьявол?

Бенедикт громко захихикал.

— Этого они всегда хотят.