Лорды гор. Да здравствует король! - Арьяр Ирмата Страница 13

Против магов бунт бесполезен.

А король… Что король? Он ненавидит колдунов, значит, и он — с людьми. За людей.

Впрочем, я забегаю в своих записях далеко вперед. Тогда я об этом еще не думала, конечно.

Королевский дворец в Найреосе тоже не впечатлил: ни арок, ни башенок, ни иных изысков. Серая громоздкая цитадель, мрачная, как тюрьма. Внутри — промозглая сырость и та же вонь давно не мытых придворных тел, конское дерьмо до самой парадной лестницы, крысиный помет по углам, клопы и блохи.

Комнаты, отведенные мне, мастер Рагар каким-то способом защищал не только от людей, но и от грызунов и насекомых. Сюда не допускался никто, кроме короля. Роберт — слишком крупный кровопийца, так просто не изведешь.

Как-то перед сном я спросила наставника, как ему удается такая совершенная охрана.

— Нас же называют «снежными дьяволами», принц. Укройтесь одеялом, я покажу, — ответил он и, дождавшись, когда я укутаюсь одеялом до самого носа, вытянул руку. С ладони сорвался порыв ледяного ветра, мгновенно выстудивший комнату так, что зуб на зуб не попадал. Жуткий мороз так же быстро спал, но стало ясно, почему в спальне часто зажигали камин в мое отсутствие, хотя на дворе было лето.

— Здорово! — восхитилась я. — Я бы хотел обучиться такому умению.

— Вы же не вейриэн, ваше высочество, и никогда им не станете. И пока вы не маг. Даже если таковым станете, у вас будет другой путь.

Обидно слышать чистую правду, но я недолго дулась: Рагар действительно стал мне и наставником, и отцом, и матерью, и другом. Благодаря его охране и обучению, да еще матушкиному волшебству, меня не раскусили в первые же дни.

Рядом с покоями оборудовали комнату для мытья брезгливого наследника, не желавшего посещать королевскую купальню. Никаких пажей и служанок в свите, упаси боже. Ну и что, что не по статусу. Принц же дикарь пещерный, в логове рос, привык к суровой жизни воина, угу. И в договоре сказано: мне служат только вейриэны. Извольте соблюдать.

Жизнь при дворе оказалась кошмаром. Особенно доставалось от сестер.

Когда принцессы выходили с папенькой к народу на огромный дворцовый балкон, чернь млела и рыдала от умиления, глядючи на розовощеких ангелиц с золотыми кудряшками и глазами всех оттенков синего. Куколки в бело-розовых платьицах, лентах и кружевах, рюшечках и цветочках. Пена и сопли. Три пары погодок: Адель и Агнесс, Берта и Беатрис, Виола и Виолетта.

Я портила богоугодную картину угрюмой бледной рожей, злыми зелеными глазами и прямыми черными волосами. Уродина, что и говорить. «Прелестный ребенок» — это не ко мне. К шести старшим сестрам. Вот они, о да, были прелестны. «Гаденыш» — это ко мне. Любимое прозвище. «Дикарь», «урод» — это тоже ко мне. Сестрички в моем восхитительном детстве меня иначе и не называли, когда папенька не слышит.

Ненавидели они меня люто. Впрочем, при дворе никто меня не любил. Да и с чего бы вдруг? Придворные подобострастно кланялись, а за спиной шептались про «ублюдка».

Ко мне тысячекратно вернулись пакости и насмешки, куда худшие, чем я себе позволяла с Диго. Теперь на собственной шкуре узнала, каково это. Как и он, я молча сносила словесные шпильки, научилась у Рагара делать бесстрастную ледяную физиономию и повторяла в уме спряжения глаголов сложного языка северян и древние тексты айров.

Разбилась ваза, порвалось кружево, запачкалось платье — принц виноват, хотя меня и рядом не стояло. Я вытряхивала камни из сапог, колючки от роз или что похуже из карманов, расплетала завязанную узлом сбрую моей лошади — фантазия шести ангелочков была неистощима.

От этих покушений Рагар меня принципиально не защищал: разбирайся сама. Главное, чтобы колючки были без яда, за этим он следил, но из карманов не убирал, гад.

Старшие сестры А. особенно лютовали. Можно понять: брат лишил их матери, а одну из них — завидного северного жениха. Адель и Агнесс никак не могли решить, которую из двух. Обе мечтали о короне императрицы Севера.

Разве что младшие близнецы В. отличались тихим нравом и кротостью, но они боялись старших и ни в чем им не перечили.

Своих фрейлин принцессы тоже изводили.

Однажды, гуляя в парке, я наткнулась на рыдавшую в кустах девочку лет тринадцати из свиты сестер.

— Твари! Все в мать! Такие же ведьмы! — шептала она между всхлипами, думая, что ее никто не слышит — я научилась у Рагара ходить бесшумно.

— Неправда, не в мать, а в отца. Королева никогда никого не унижала, — сказала я. — И ее дочери не ведьмы, нет у них такого дара. Обычные стервы.

Как она перепугалась, та девочка!

— Не бойтесь, я никому не скажу, — я протянула ей платок. Она взяла, рукава соскользнули, обнажив запястья, испещренные синяками от щипков и даже следами зубов. А на ее шее и в порванном вороте платья виднелись продолговатые багровые пятна.

— Кто? — спрашиваю, коснувшись ее запястья. — Адель и Агнесс?

Она кивнула, всхлипнув. И вдруг ее глаза расширились от ужаса, а за спиной раздался визг:

— Что вы сделали с Лилианой, братец? А-а-а! Папа! Смотрите, что он с ней сделал!

Нас окружили принцессы с фрейлинами, выволокли полуобморочную Лилиану из кустов. Ко мне прикоснуться никто не посмел, я сама вышла на дорожку. Где-то позади маячил мастер Рагар, как обычно, не вмешиваясь в «дела лордов», а к нам уже приближался король со свитой подхалимов.

Роберт долгим взглядом прошелся по моему окаменевшему лицу, раскрасневшимся личикам принцесс, особенно старших, осмотрел пятна на шее Лилианы и, взяв ее руку, вынул из кулачка мокрый платок, глянул на мои вензеля и сунул за пояс.

— Объяснись, принц Лэйрин! — скучающим тоном приказал он.

Я сверкнула глазами, процедив:

— Щипаться — не мой боевой стиль. И я с девчонками не дерусь.

Какой-то оруженосец в его свите сдавленно хихикнул, а король, протянув ладонь, ожег мою щеку осторожным прикосновением пальцев. Я вытерпела, сцепив зубы.

— Чистый горный лед, — криво улыбнулся монарх. — Запомни, принц, женщины могут быть куда более опасными врагами. Гадюк надо давить.

— Если у гадюки вырвать зубы, она станет неопасна.

— Иные гадюки — сплошной зуб, — с этими словами король резко дернул рукав платья девочки, оборвав его, бедняжка вскрикнула, и все увидели ее руку, расцвеченную синяками от фиолетово-черного к желтому. — Напомни свое имя, фрейлина.

Девочка оказалась дочерью барона фьерр Холь, круглой сиротой.

— Мне не хотелось отправлять тебя в монастырь до замужества, — поморщился король, — но, вижу, даже там тебе будет лучше, чем здесь.

В глазах несчастной появилась такая обреченность, что я не выдержала:

— Ваше величество, могу ли я просить вас о милости?

Роберт удивленно воззрился на меня: впервые за месяц этой адской жизни при дворе я о чем-то его просила.

— Слушаю, Лэйрин.

— Прошу вас назначить Лилиану фьерр Холь фрейлиной ее величества, если, конечно, она сама не против, — метнула я на нее взгляд. Мало ли, ведьмы испугается. — Королева Хелина больна, меня рядом нет, а в предгорье, где вы позволили ей поселиться, у нее совсем малочисленная свита, недостаточная для ее положения.

Король гневно раздул ноздри.

— А я соглашусь принять вашего оруженосца, хотя он мне совсем ни к чему, — деловито предложила я сделку, поняв, что откажет. Пажа мне король упорно подсовывал с первого дня, но до сих пор я отбивалась.

— Какие жертвы! — оценил он. — Хорошо, пусть будет так, если Лилиана согласна служить горной ведьме.

— Согласна, ваше величество, — прошептала девочка.

Умненькая — поняла, что лучше одна ведьма, чем шесть.

Присланный королем паж продержался до вечера. На прогулке его конь отчего-то вдруг понес, и мальчик сломал ногу, бедолага. Я потом его навешала, и мы почти подружились, по крайней мере, мне тогда казалось, что зла он не держал и был даже рад, что Божьим Промыслом избавлен от услужения «повелителю снежных дьяволов». Слышал бы Рагар о таком потрясающем титуле, каким меня наградили слуги.