Игорь Ковальчук - Скиталец Страница 13

Он поднатужился и поднял Серпиапу с камня.

Змея и в самом деле оказалась тяжеленной. Девушку в человеческом облике он поднимал с легкостью. Гибкая и стройная, в объятиях она казалась ему пушинкой. А эта змеища, похоже, была весом с доброго кабана. Но с женщинами не спорят, особенно когда они в обличье змеи. Спотыкаясь, молодой рыцарь доволок Серпиану до выемки и попытался ее туда уронить. Но гибкий хвост в мгновение ока обвился вокруг него, и в туман они упали оба.

Такого Дик никогда еще не видел и надеялся больше не увидеть. В одно и то же мгновение он сжимал в объятиях и огромную змею, и прелестную обнаженную девушку, и какое-то упругое средоточие энергетических полей, своеобразный кокон. Он видел, что светлые полосы, которые соединяли между собой энергии разных цветов, кое-где перемежаются с темными, и тут же понял, что они — след неумелого возрождения. С внезапным ужасом он сообразил, что почти три года его любимая находилась в теле, возрожденном лишь наполовину. В друидической диаспоре Озерного Края он слышал рассказы о живых мертвецах. Вернее, живыми их нельзя было назвать. Жалкое подобие жизни…

И это подобие жизни, это нелепое существование было ее уделом, и по его же собственной вине… Дику стало стыдно. Одновременно в нем вспыхнула яростная досада на друидов, которые могли же сказать, что с Серпианой что-то не так. Он осадил себя замечанием, что далее Гвальхир мог ничего не заметить просто потому, что не присматривался к девушке. Зачем? Она не враг, она необычное существо из другого мира, ее не хотелось обижать.

Чувствовала ли девушка, что с ней что-то не так? Наверняка чувствовала. Недаром же магия подчинялась ей лишь наполовину, а знания возвращались постепенно, и до сих пор она не могла точно сказать, все вспомнила или нет. Он заключил ее в объятия с особенной нежностью и стал осторожно поглаживать обмякшее, дрожащее тело. Под его ладонями медленно и неуверенно пропадали полосы темного, а светлые начинали играть всеми оттенками зеленого и желтого. Казалось, что зачахнувший было цветок снова оживает, расправляет листки, поднимает венчик — и возвращается к солнцу, рожденный заново.

А потом он понял, почему она медлила. Под его ладонями дрожало, открытое его воле, не только сплетение энергий ее тела и магическая ткань сознания, но и мысли, чувства, нежные, как рассветное видение. То, что составляет саму душу, трепетную индивидуальность человека, было открыто перед ним — только взгляни. Но Дик, поколебавшись, отвернулся. Это все равно что коснуться ладонью усыпанной блистающими капельками паутинки, которая тут же прилипает к коже бесформенными комками. Он не хотел лезть в ее душу, тем более сейчас, когда она настолько в его власти. Рыцарь-маг понимал, что в этот момент может сделать с ней — ее телом, магической силой и душой — все, что угодно.

Соблазн оказался огромен. Тем более он был горд тем, что устоял.

Он вынес ее из выемки на руках, на этот раз в человеческом облике, одетую в лохмотья. Находясь в средоточии Силы, она несколько раз меняла облик, да гак стремительно, что ее человеческая одежда треснула по всем швам и разлезлась. В закатном солнце ее обнажившаяся кожа была подобна перламутру изысканной раковины из таинственных глубин морей, откуда ее извлек отважный ныряльщик… В закатном? Посмотрев на небо, Дик убедился, что уже вечер.

Так же, как когда они вышли из кольца лимассольских стен, свет солнца, похожего на темно-желтый бриллиант, через который человек смотрит на лампаду, заливал осыпающиеся сады. Ветер нес лепестки — еще на пару дней должно было хватить этого бело-розового великолепия, потом наступит время другой красоты. Море в чешуйках расплавленной бронзы дышало, словно живое, прибой разбивался о скалы и уходил обратно осколками волн.

Он положил ее на мох, и девушка обняла его. Ее губы были необыкновенно теплы, и, вспомнив, какими холодными казались ему ее прикосновения, он порадовался, что не пожадничал и сделал все как надо. У него мутилось сознание от усталости, холодный пот выступал на лбу, к горлу подкатывала тошнота — отчего было особенно стыдно, — но он не желал этого показывать. Серпиана ласкала его, а ему больше всего хотелось закрыть глаза и заснуть еще на годик.

Она прижималась к нему, потом вдруг нашарила его ладони и приложила их к своей обнаженной груди, помяла холодные пальцы. Он почти терял сознание.

Ее ароматное дыхание тревожило его волосы.

— Ты надорвался, верно? — прошептала она. — Я чувствую. Отдохни… Отдохни…

А больше он не слышал ничего. Его унесло в небытие, вязкое, как смола, где не было снов, а только усталость.

Он не думал, что проснется утром, но тем не менее проснулся — слабый, как младенец, с ноющей, колкой, как еле, болью в груди, с плывущими перед глазами цветными пятнами — но живой. Даже близость источника не помогла ему ничем, наоборот. При попытке зачерпнуть оттуда энергии Дик едва не потерял сознание, как глупая барышня, и решил больше так не позориться.

Серпиана хлопотала вокруг него с ненавязчивой и мягкой заботливостью. Она устроила его на мху, а когда он очнулся, уже ждала его пробуждения с ободранной тушкой какой-то птицы. Протянула ему:

— Ешь.

— Это? — Он с недоумением взглянул на сочащееся кровью мясо. — А приготовить?

— Где, чем и из чего я, по-твоему, должна развести костер? — невозмутимо спросила она. Обвела свободной рукой вершину приземистой горы, где был только мох — и ни единой веточки. — А заодно придумай, в чем это можно приготовить.

Он посмотрел на нее, стоящую перед ним практически обнаженной, но без всякого смущения, а потом на голые камни, которые их окружали.

— Ну я понимаю, но… Но не могу же я есть сырое мясо.

— А ты пробовал? — лукаво спросила она, отрывая у птицы одну из ножек.

— Только рыбу, — признался он. — Однажды.

— Птица довольно нежная. Попробуй. Всяко лучше, чем сидеть голодным.

Он пожал плечами и, взяв себя в руки, решительно вонзил зубы в сырое мясо.

Птица и в самом деле оказалась довольно нежной. Дик справился с одной ножкой и потянулся за следующей.

— Соли бы, — вздохнул он. — Или хотя бы золы…

— Мне всегда казалось, что кровь сама по себе достаточно соленая.

— Я не люблю кровь.

Серпиана вытерла с губ бурые пятна, смахнула перышки и улыбнулась.

— Я тоже не люблю. — Она сделала сложный жест рукой. — Так лучше?

Он попробовал. Мясо стало солоноватым.

— Это магия? — уточнил Дик. Он чувствовал себя настолько усталым, что даже не мог распознать магию, какой бы она ни была.

— Магия. Кулинарная. Кстати, несмотря на внешнюю простоту, это заклинание куда сложнее, чем огненный шторм. Или, скажем, вихрь ледяных искр.