Кристи Голден - Рождение Орды Страница 13

Ага, вон самка поодаль, видно, игривая слишком. Молодая, здоровая, летом отъелась травой и ягодами, и неймется ей. Топает, головой трясет — а рога роскошные! — чуть ли не танцует вокруг остальных. И жаться не хочет к ним, вместе с парочкой таких же пристроилась снаружи шерстистого комка тел.

Дуротан ухмыльнулся: спасибо, духи, за подарок! Добрый знак — самая бодрая, здоровая самка в стаде решила не следовать бездумно старшим, но сделать по-своему. Конечно, жаль, что расплатой за молодую дерзость будет смерть, но зато дерзкий молодой орк станет взрослым. Почет и слава одному — смерть другому, так духи уравновешивают сущее. По крайней мере, так взрослые говорят.

Дуротан выжидал. Солнце ушло за горы, и сумерки сгустились в темень. Вместе с солнцем ушло и зыбкое последнее тепло, а Дуротан все выжидал с терпеливостью настоящего хищника. Наконец и старшая в стаде улеглась: подогнула длинные ноги, примостилась рядом с товарками.

Тогда Дуротан двинулся. Закоченелые ноги чуть шевелились — едва не упал. Выбрался из убежища, заспешил вниз, не спуская глаз с дремлющей молодой самки. Та склонила голову, изогнув длинную шею, сопела мерно. Из ноздрей вырывались облачка пара.

Медленно, со всей осторожностью приблизился к добыче. Уже не чувствовал ни холода, ни усталости — только близкую, такую близкую удачу, кровь, победу! Еще ближе, еще — а она все дремлет.

Поднял секиру. Ударил.

Она открыла глаза, попыталась вскочить — но смерть уже взяла свое. Дуротану захотелось испустить боевой клич — тот самый, какой много раз слышал от отца, — но он вовремя прикусил губу.

Не хватало еще, едва победив талбука, быть затоптанным в отместку целым стадом. Секира, заточенная до бритвенной остроты, прошла сквозь толстую шею и хребет, как сквозь масло. Брызнула кровь, оросила орка липкой теплотой. Тот улыбнулся: помазание кровью убитого талбука — часть ритуала. А талбук постарался за него — добрый знак!

Хоть и подкрался тихо, и убил с одного удара, стадо все равно проснулось. Тогда орк повернулся, вдохнул полной грудью и, уже не сдерживаясь, испустил боевой клич, от какого кровь в жилах стынет. Поднял секиру, чей блеск уже испятнало алым, и заорал снова.

Талбуки заколебались. Дуротан знал: если сородич умер сразу, талбуки могут и не напасть. Понимают звериным нутром: товарке уже ничем не помочь, и потому скорее удерут, чем рискнут жизнями. Ведь если нападут, конечно, охотник срубит одного-двух, прежде чем его вобьют в снег шерстистыми ступнями.

Звери, вскочив, отступили, держась плотным строем, затем развернулись и кинулись наутек.

Взбежали на холм и скрылись из виду. Лишь разворошенный снег и отпечатки ног — вот и все, что осталось от страшной угрозы.

Дуротан опустил секиру, тяжело дыша. Затем поднял снова, испустив победный клич. Сегодня поест вдоволь, а дух талбука придет во сны нового Дуротана. Завтра вернется к своим уже взрослым, готовым служить клану — и, когда придет время, возглавить его.

— А почему мы не верхом? — спросил Дуротан капризно, по-детски.

— Не положено потому что, — ответила Мамаша Кашур сурово и выбранила мальчишку.

Ведь молодой же, вон здоровый какой, что ему вскарабкаться на гору предков? Это она, старуxa, с удовольствием проехалась бы на своем волке, большом черном звере по кличке Сноходец. Но традиция есть традиция, древняя и непреложная: пока можешь идти, иди. Дуротан склонил голову — мол, понятно, идем, так идем.

И хоть каждый новый подъем утомлял больше прежнего, интерес, ожидание нового и удивительного помогали терпеть усталость и боль. Кашур сопровождала многих юношей и девушек наверх, к священной горе, — этим завершался ритуал посвящения. Но впервые предки сами требовали привести кого-то из молодых. И старость Мамаши Кашур еще не победила ее любопытство.

Для молодого путь занимал лишь несколько часов, для старухи же — целый день. Уже вечерело, а еще не добрались. Кашур глянула вверх, на знакомый профиль горы, улыбнулась. Другие горы были просто мешаниной камня, Ошу'гун же возвышалась ровным правильным треугольником. В гранях ее сверкало солнце, отражалось, как в хрустале, — гора вовсе не походила на окружающее. И в самом деле, была нездешней, давным-давно упала с неба, и духи предков пришли к ней.

Потому орки и поселились в ее священной тени.

Как бы ни ругались, ни ссорились предки, будучи живыми, умерев, они оставляли мелочные раздоры, живя согласно внутри святой горы. Она скоро придет туда — но не как согбенная, немощная старуха. В последний раз она поднимается сюда в изношенном, негодном теле. В следующий раз она прилетит к Ошу'гун духом, паря как птица в небе, с легким, чистым, слепленным заново сердцем.

— Что такое, мать Кашур? — спросил Дуротан озабоченно.

Та заморгала, очнувшись, улыбнулась.

— Ничего, сынок, совсем ничего, — заверила вполне правдиво.

Пока шли до подножия, длинные тени слились в сумрак, изгнав солнечный свет. Придется заночевать здесь, а подниматься уже с рассветом. Дуротан быстро заснул, завернувшись в шкуру им же недавно убитого талбука. Мамаша Кашур с удовольствием наблюдала, как он сладко и безмятежно сопел. Сон невинного ребенка… А она эту ночь проведет без снов. Чтобы увидеть завтра предков, разум должен быть чист.

Подъем был долгим и трудным, Кашур не раз сказала спасибо и надежному посоху, и надежной руке Дуротана. Однако сегодня путь казался легче: и ноги ступали уверенней, и дышалось вольготнее — будто предки тянули к себе, добавляли сил немощному телу старухи. Остановились у входа в пещеру духов — безукоризненно ровному овальному отверстию в гладком склоне. Как всегда, Кашур ощутила, будто вступает в самое лоно земли. Дуротан попытался сделать храброе лицо, но изобразил лишь растерянность. Теперь Кашур не улыбалась ему — юнец должен поволноваться! Ему вступать в священное место, и не просто так, а по требованию далекого предка. Даже она, старуха, и то волнуется.

Зажгла пучок травы с терпким, сладким запахом, помахала вокруг юноши, чтобы очистить. Затем помазала кровью отца, пролитой специально для этого и собранной в маленький прочный кожаный кисет. Положила морщинистую руку на гладкий низкий лоб юноши, пробормотала благословение, кивнула.

— Ты и сам знаешь, что предки призывают почти всегда тех, кому назначено идти путем шамана, — сказала сурово.

Дуротан вздрогнул, кивнул.

— Я не знаю, что случится. Может, вовсе ничего. Но если все же случится — веди себя достойно, не оскорби возлюбленных предков.

Дуротан сглотнул, кивнул снова. Вдохнул глубоко, выпрямился, расправил плечи. Кашур усмехнулась: держится молодцом, виден будущий вождь.