Джон Толкин - Дружество Кольца Страница 13

Однако Бильбо еще не закончил. Выхватив рожок у ближайшего хоббитенка, он громко продудел три раза. Шум и гам слегка поутихли.

— Я вас надолго не задержу, — заявил хозяин, чем вызвал всеобщее одобрение. — Должен сообщить, что созвал я вас по особой причине. — Последние слова прозвучали как-то необычно: в шатре стало еще тише, некоторые Туки, так те даже навострились слушать. — Если точнее, на то было три причины. Прежде всего я хотел сказать, что донельзя рад всех вас видеть: прожить с такими расчудесными хоббитами сто одиннадцать лет — тьфу! Сколько ни живи, все мало покажется! — Гости разразились одобрительными возгласами. — Половину из вас я знаю вдвое хуже, чем надобно, а другую люблю вдвое меньше, чем следует… — Заявление было встречено разве что жиденькими хлопками: решительно все нашли его слишком уж заковыристым, а иные призадумались, нет ли в нем чего обидного? — Во-вторых, я хотел отпраздновать свой день рождения. — Снова послышались радостные крики, тут все было понятно. — Должен поправиться, — добавил Бильбо, — не мой, а наш день рождения, потому как сегодня моему племяннику Фродо исполнилось тридцать три. Он достиг совершеннолетия и вступает в права наследования.

«Поздравляем!», «Ура старине Фродо!» — загалдела молодежь. Хоббиты постарше ограничились сдержанными хлопками, а Хапни-Беббинсы заметно помрачнели. «Как это — вступает в права? — гадали они. — Что еще за новости?»

— Вместе нам стукнуло сто сорок четыре годочка: полный, стало быть, чох. Ровно столько, сколько вас здесь сидит.

Аплодисментов, ясное дело, не воспоследовало. Многие — и в первую очередь Хапни-Беббинсы — сообразили, что их и пригласили-то исключительно для ровного счета. «Грубиян, — ворчали некоторые. — Где это слыхано, хоббитов чохами считать?»

— Вдобавок ко всему, — спокойно добавил Бильбо, — сегодня годовщина моего прибытия на бочке в Эсгарот на Долгом Озере. Тогда-то я про свой день рождения запамятовал. Не до того было; к тому же когда тебе пятьдесят один, годы не особо считаешь. Угоститься тогда довелось не худо, правда, я был сильно простужен, осип, и нос заложило так, что выговорить мог разве что «Баое паибо». Но сейчас с носом у меня все в порядке, потому скажу как положено: большое спасибо за то, что вы соблаговолили пожаловать на наш скромный праздник!

Воцарилось молчание — хоббиты приуныли, почуяв, что дело идет к стиху или, хуже того, к песне. «Кончил бы лучше разглагольствовать да дал всем выпить за его здоровье», — с тоской думали гости. Но, вопреки ожиданиям, ни петь, ни декламировать вирши Бильбо не стал. Он помолчал, набрал воздуху и громогласно провозгласил:

— В-третьих, и в-последних: я хочу сделать ОБЪЯВЛЕНИЕ. — Последнее слово было произнесено с нажимом и прозвучало столь многозначительно, что все, еще не вконец осоловевшие, напряженно выпрямились. — С сожалением объявляю, что хотя прожить среди вас сто одиннадцать лет не так уж мало, хорошего, как говорится, помаленьку. На этом мы расстаемся. Я ухожу! Прямо сейчас. Прощайте!

С этими словами он шагнул со стула… и исчез. Ослепительная вспышка заставила гостей зажмуриться, а когда они пооткрывали глаза и проморгались, Бильбо в шатре не было. Сто сорок четыре хоббита ошарашенно замерли кто где сидел. Старый Одо Мохностоп убрал ноги со стола. Повисла мертвая тишина, но спустя мгновение, когда гости пришли в себя от потрясения, тишину сменил возмущенный гомон: Беббинсы и Сведуны, Туки и Брендибаки, Отвальни, Бульбаны, Опоясни и прочие загалдели хором.

Слов — и крепких слов — было сказано изрядно, но все сводилось к тому, что «чокнутый он, этот Бильбо, и шутки у него идиотские». Ну а о том, что он и вправду исчез, а не спрятался где-то ради потехи, никто поначалу и не подумал.

Один только старый Рори Брендибак, оставшийся прозорливым, несмотря на преклонный возраст и шумевшее в голове вино, хитро усмехнулся и шепнул на ушко свой невестке Эсмеральде:

— Помяни мое слово, милочка, неспроста все это! Чтоб мне лопнуть, коли старый Беббинс и взаправду не удрал неведомо куда, как уже бывало. Ну и скатертью дорога: дураку на месте не сидится, а нам что за беда! Еда-то при нас осталась.

И он громко напомнил Фродо, что пора подать еще вина.

Фродо единственный из всех не проронил ни слова. Некоторое время он молча сидел возле опустевшего стула Бильбо, не обращая внимания на недоуменные вопросы. О дядюшкиной задумке племянник знал заранее и поначалу основательно позабавился: трудно было удержаться от смеха, глядя на растерянные физиономии гостей. Но на смену веселью пришла печаль: неожиданно он по-настоящему осознал, как дорог ему старый хоббит. В шатре между тем восстановился порядок и все пошло своим чередом: хоббиты знай подливали в кубки, подкладывали на тарелки да судачили про чудачества Бильбо, былые и нынешние. Только Хапни-Беббинсы сочли себя обиженными и ушли. Но для Фродо праздник уже был не в радость. Он распорядился, чтобы подали побольше вина, налил полный стакан, молча осушил его за здоровье Бильбо и незаметно улизнул из шатра.

Произнося речь, Бильбо неспроста держал руку в кармане: он вертел в пальцах золотое кольцо, то самое, которое столько лет сберегал в тайне. Шагнув со стула, он надел кольцо на палец, и более Бильбо в Хоббитоне не видели. Он скорым шагом вернулся к норе, недолго постоял на пороге, с улыбкой прислушиваясь к негодующим возгласам почетных гостей и веселому гомону прочих, которые не попали в шатер для избранных, а затем прикрыл за собой дверь, снял богато расшитый жилет, сложил его, завернул в шелковую бумагу и спрятал в шкаф. Взамен праздничного наряда хоббит натянул ношеное-переношеное дорожное платье и опоясался потертым ремнем, к которому прицепил меч в старых кожаных ножнах. Из особого запертого ящика, откуда пахнуло нафталином, хоббит извлек плащ с капюшоном. Он хранил его под ключом, ровно сокровище, хотя выглядел плащ невзрачно: поблек и выцвел настолько, что от первоначального темно-зеленого цвета и памяти не осталось. Накинув плащ, Бильбо нашел его слишком просторным. Пройдя в кабинет, он достал из здоровенного сундука какой-то тряпичный сверток, переплетенную в кожу рукопись и большой конверт. Сверток и рукопись отправились в приготовленную заранее вместительную, но уже порядком набитую котомку. Конверт предназначался для кольца — Бильбо сунул его туда вместе с цепочкой, запечатал, надписал «Для Фродо» и положил было на каминную доску, но неожиданно вновь схватил и торопливо засунул в карман. В этот миг дверь отворилась, и вошел Гэндальф.

— Привет, — молвил хоббит. — Я как раз думал, куда это ты запропастился. Не видно, не слышно…