Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман) Страница 13

— Где… где вы о ней слыхали? — голос Вязигиной задрожал.

— Собственно, даже не слыхал — я повстречал ее… их… когда ехал сюда.

И я описал Вязигиной мое дорожное приключение, особенно подчеркивая то обстоятельство, что разбойники при виде этой женщины поспешили скрыться.

— Вы не подошли к ней?

— Нет, я не успел… Она удалилась, не выразив ни малейшего желания вступать со мной в какие-либо разговоры, а навязывать свое общество я еще не научился.

— Умно, — сказал Вязигина и снова отпила чай. Она как будто немного успокоилась. — Что ж, это благое правило, быть может, спасло вам жизнь… — Она помолчала, как бы раздумывая, стоит ли рассказывать мне историю таинственной незнакомки. Наконец она заговорила: — Ее зовут Софья Думенская.

И опять замолчала.

— Кто она такая? — спросил я.

— Кто? — переспросила Вязигина. Она пожевала губами и вдруг с горячностью произнесла: — Да никто! Совсем никто, понимаете? Безродная сирота, которую подобрали на улице. Она была в услужении у старушки княжны Мышецкой. После смерти Мышецкой выяснилось, что княжна все свое имение отписала Софье. Этого никто не ожидал; многочисленная родня Мышецкой, все ее племянники с двоюродные внуками пытались отсудить имение обратно, но ничего не вышло. Оспорить завещание не удалось, и Софья сделалась полновластной хозяйкой усадьбы. У нее несколько арендаторов, которые исправно ей платят, так что живет она припеваючи.

— А Мышецкие?

— Несколько наиболее рьяных противников Софьи необъяснимым образом заболели и умерли. Да и прочие, надо сказать, как-то захирели. Все они не вылезают с курортов. Крутят там чахоточные романы.

— Может быть, это обычная судьба древнего рода, — предположил я. — Чем древнее род, тем больше в нем признаков вырождения.

Вязигина хмыкнула:

— А вы сами-то в это верите?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Я ведь не принадлежу к древнему роду. И до сих пор не имел случая водить знакомства с таковыми.

Она покачала головой:

— Говорю вам, здесь очень нечисто дело. И потом, этот молодой человек, который неотлучно находится при Софье… Как вы думаете, как долго он с нею не расстается?

— Не знаю… Лет пять, быть может, — предположил я.

— Больше двадцати, — категорически отрезала Вязигина. — Понимаете, что это значит?

— Не вполне…

— Двадцать лет — двад-цать! — при Софье неотлучно находится юноша. Она с тех пор успела состариться, и, кстати, более, чем многие другие женщины ее возраста. Он же по-прежнему остается молодым… И все еще держится с ней как любовник, — прибавила Вязигина сквозь зубы.

— А они и в самом деле любовники? — заинтересовался я.

— Вас этот вопрос тоже занимает, как я погляжу? — Вязигина прищурилась. Должно быть, я покраснел, потому что она засмеялась: — Не смущайтесь, тема интригует многих. Пока Софья была в подходящих летах, никто особенно не удивлялся. Кстати, к ней неоднократно сватались, но всегда безуспешно. Угадываете подробности?

— Полагаю, отвергнутые женихи начинали болеть и скоро умирали? — предположил я.

Вязигина погрозила мне пальцем.

— Вы быстро учитесь и уже умеете делать правильные выводы. Да, всё обстояло именно так. Несколько молодых людей, соблазненных не столько наружностью Софьи, сколько немалым ее имуществом, настойчиво домогались ее руки, и все они плохо окончили свои дни. Что же, думаете, это случайность?

— Наоборот…

Она не дала мне завершить фразу.

— Да. И поэтому благоразумие требует избегать сколько-нибудь тесного общения с Софьей… Надеюсь, это вы уже сообразили?.. Некоторое время она путешествовала за границей, потом жила в Петербурге, а теперь вот возвратилась в Лембасово.

— Так вот почему Свинчаткин поспешил удалиться, едва лишь она показалась на дороге… — проговорил я.

— Не сомневаюсь, разбойник Матвей Свинчаткин наслышан о Софье… Как человек осмотрительный и неглупый, он не стал дожидаться даже намека с ее стороны и предпочел унести ноги.

Я был совершенно оглушен открывшимися мне новыми обстоятельствами и нуждался теперь в одиночестве, чтобы осмыслить их. Однако выходить на улицу мне не хотелось, поскольку я уже имел представление о местных грязях. Поэтому я молча пил чай и пытался вообразить, будто никакой Вязигиной поблизости нет, а я сижу один в комнатах.

— Ну, что же вы затихли, Трофим Васильевич? — спросила Вязигина. — Кажется, я смутила вас всеми этими сплетнями…

— Признаться, да, — не стал отпираться я. — Все это как-то… чересчур.

— Что именно?

— Княжна Мышецкая, Софья… Этот ее спутник…

— Вы ведь ощутили на себе магнетичность их взглядов? — осведомилась Вязигина. — Вы испытали определенные неприятные ощущения, когда те двое смотрели на вас?

— Наверное… Я плохо помню. Меня потрясло разбойное нападение, — признался я. — К тому же Софья находилась на достаточном отдалении.

— Вы — счастливчик! — объявила Вязигина. — Можно сказать, избранник судьбы!

Мне стало совсем неудобно, и я поспешил перевести разговор на другую тему, спросив Вязигину об основных принципах, по которым строится теперь программа преподавания в руководимой ею гимназии.

Глава пятая

— Судя по грязи на ногах, вы только что побывали у моей бывшей супруги, — объявил Потифаров, едва я показался у него на пороге.

Такая проницательность воздействовала на меня устрашающе, и я не посмел отпираться.

— Что ж, — философски заметил Потифаров, — в таком случае, вы уже знаете мои семейные обстоятельства. Разумеется, общественное мнение смирилось с решением Тамары Игоревны. В противном случае пришлось бы под давлением обстоятельств заточить ее в монастырь, как это производилось в старину. Но, согласитесь, большие испытания ожидают обитель, коя посмеет украситься столь благоуханным цветком! Из одного только сострадания к невинным монашкам следовало направить активность Тамары Игоревны на другую стезю и препоручить ей крепкие, не потрепанные в жизненных боях организмы… Я разумею гимназистов. Это было умно. Умно и человеколюбиво — сделать ее директором гимназии. Руководство юношеством отнимает, к счастью, большую часть дарованной ей энергии.

Тут Потифаров сообразил, что все еще держит меня в прихожей и вообще даже не познакомился со мной как следует. Он оборвал свой монолог и вцепился в мою руку.

— Сердечно рад знакомству! — проговорил он. — Конечно, смерть Кузьмы Кузьмича, святого человека, — большая утрата. Однако мы надеемся, что вы возместите для нас жестокую потерю, хотя бы вследствие близкого вашего родства с покойником. Скажите, Трофим Васильевич, вот вы — попович, лицо осведомленное… Как вы рассуждаете насчет монастырей?