Джек Данн - Книга драконов Страница 13

— О Юнона, царица богов… — вырвалось у него, когда валун размером с лошадиную тушу врезался в землю совсем рядом с его головой.

Перекатившись, он скорчился под обрывом и кое-как вытер лицо, с невольным благоговением наблюдая за бившимся и ревевшим чудовищем. Из его пасти вырывались сполохи огня, рана в боку обильно кровоточила. Целые ведра черной жидкости лились в овражную пыль, образуя ручей. Пока Антоний смотрел, голова дракона начала никнуть. Чудовище приподнимало ее, но она снова падала, и так раз за разом. Потом подогнулись задние лапы. Дракон медленно обрушился наземь, и воздух с шипением вырвался из его легких. Голова упала и безвольно перекатилась.

Антоний лежал под стеной еще какое-то время, наблюдая. Потом разбросал камни, наполовину засыпавшие его, и кое-как поднялся. Шатаясь, он подошел к голове чудища, заглянул в мутнеющие, глаза. Из пасти еще тянулся дымок вроде того, что источают гаснущие головни.

— Венера милосердная, прославленная среди богов, — проговорил он, подняв глаза к небу. — Никогда больше не усомнюсь в твоей благосклонности.

Антоний поднял копье и, хромая, сплошь залитый кровью, заковылял к выходу из оврага. Охранники бдели, держа мечи наготове. Они уставились на него так, словно им явился демон во плоти.

— Не волнуйтесь попусту, — жизнерадостно заверил их Антоний. — Моей крови тут нет. Слушайте, ни у кого не найдется промочить горло?.. А то вкус во рту — словами не передать.

— Во имя зловонного Гадеса, это еще что? — спросил Секунд, глядя, как третий стражник покидает пещеру, с трудом таща увесистый груз: гладкий, овальной формы булыжник.

— Это яйцо, безмозглый ты капупедитум, — сказал Аддо. — Грохни его о скалу, и дело с концом.

— Э, нет, так не пойдет, — вмешался Антоний. — Здравый смысл подсказывает, что у него тоже цена есть. Кладите в телегу!

Эту телегу они нашли в развалинах испепеленной деревни и выстлали дно кусками рваных мешков. Боги определенно благоволили Антонию: поблизости отыскался даже погреб, а в нем — несколько запечатанных кувшинов с вином.

— Друзья мои, — сказал Антоний, совершив подобающее возлияние Венере, в то время как стражники грузили остатки драконьего клада. — Отведайте этого вина! Завтра мы скупим всех блудниц Рима, но сегодня напьемся же до поросячьего визга!

Они с ухмылками приняли приглашение, а заодно наконец-то отвернулись от груды сокровищ, сваленных на телегу. Антоний ничуть не обманывался. Если бы не копье в его руке — то самое, черное от драконьей крови, — эти люди давно перерезали бы ему глотку и сейчас приближались бы к галльским границам.

Зато теперь игра шла по его правилам. Ведь он способен был перепить восьмерых, по очереди отправляя их под стол, и это при посредстве неразбавленного вина.

Вот и этих троих он оставил мирно похрапывать на земле, а сам свистнул мулам, и те бодрым шагом потащили телегу прочь по дороге: близкое соседство с тушей дракона животным очень не нравилось. Туша, правду сказать, была не цела. Антоний потратил немалую часть дня на то, чтобы отделить от нее голову, и теперь она гордо возвышалась поверх груды сокровищ. Плоть постепенно утрачивала упругость, и верхние зубы мало-помалу наезжали на нижнюю челюсть. Еще голова немилосердно воняла, но, когда повозка въехала в ближний городок, это только усилило произведенное впечатление.

Самое занятное заключалось в том, что теперь, когда золота у него было как грязи, Антонию ни за что не приходилось платить. Люди прямо-таки состязались за право угостить его выпивкой, и любая шлюха готова была уединиться с ним задарма. Ему даже проиграться не удавалось. Его кости неизменно выпадали нужной стороной кверху.

Он купил особняк в лучшей части города. С одной стороны его соседом стал напыщенный краснобай Катон, с другой — дядя Клавдия. Здесь Антоний закатывал вечеринки, ненавязчиво продолжавшиеся от заката до рассвета. В дневные часы он баловался со зверями на своем заднем дворе. Там по разные стороны сидели на цепях лев и жираф, чтобы фыркать и рычать друг на дружку. Был даже гиппопотам, которого притащил ему нубийский торговец.

Он велел установить посередине двора череп дракона. Перед черепом поместили яйцо. Здоровенную глыбу все равно никто покупать не хотел, но надо же было ей найти какое-то применение?

— Избавлю тебя от них, если дашь полсотни сестерциев, — поглядев на череп в паре с яйцом, предложил ему управитель цирка.

— Что? — возмутился Антоний. — Еще я тебе должен доплачивать? Да я лучше сам его разобью, и дело с концом!

Управитель цирка пожал плечами.

— Ты же не знаешь, как долго его высиживали. Может, из него еще что-нибудь вылупится. А они, между прочим, вылупляются готовыми к бою. — И предупредил: — Последний раз, когда мы собрали желающих посмотреть это зрелище, птенчик ухайдакал шестерых человек.

— Билеты-то окупились? — ехидно поинтересовался Антоний, но этот мерзавец и ухом не повел.

Так или иначе, яйцо придало завершенность оформлению его двора. Антоний повадился пересказывать услышанное от управителя кому-нибудь из гостей, когда тот, прислонившись к яйцу, поглаживал скорлупу. Забавно было наблюдать, как проворно люди отскакивали прочь. Сам Антоний полагал, что в яйце, скорее всего, никакой жизни не было и в помине. Полгода уже прошло, а оно каким было в самом начале, таким точно и оставалось.

Между тем самому Антонию нынешняя безбедная жизнь была определенно не в радость. Непостижимым образом он начал почти тосковать по былым денькам, когда он навсегда покинул дом своего отчима. Тогда ему, бывало, приходилось в один вечер бороться на потеху уличным зрителям с тремя соперниками подряд, зарабатывая себе денежку на еду. Просто потому, что никто ему за спасибо и черствой корки дать не желал. Бывало и такое, что он позволял какому-нибудь жирному развратнику… скажем так, распустить руки. Иначе ему приходилось бы ночевать под заборами.

Но вот что удивительно — кувшин краденого вина, выпитый после часовой гонки по переулкам со стражами порядка, был вдесятеро вкусней дорогих напитков, которыми он мог наслаждаться теперь. А прежние друзья превратились в подхалимов, лизоблюдов и льстецов. Кстати, до чего неуклюже они льстили ему.

Лев в конце концов сорвался с цепи и слопал жирафа. Потом пришлось избавиться от гиппопотама, ибо тот загадил сплошным слоем весь двор. Это уже подозрительно смахивало на знамение свыше. А когда Антоний, будучи в здравом уме и твердой памяти, потянулся за книгой, это уже не могло быть ничем иным, кроме знака полного отчаяния.

Он попробовал прибегнуть к сильнодействующим средствам. Закатил оргию на два дня и две ночи, в течение которых никому не было позволено спать. Оказалось, однако, что даже и его выносливости был отмерен предел, которого по ходу второй ночи Антоний и достиг. Последующие три дня он пролежал в затемненной комнате, баюкая готовую взорваться голову. В довершение всех бед, стоял август месяц, и дом напоминал пекарную печь. Простыни Антония промокли от пота, но двигаться было еще невыносимей, чем просто лежать.