Эрик Ластбадер - Воин Заката Страница 13

Ниррен атаковал первым, и Ронин, погруженный в раздумья, едва не пропустил удар. Ему пришлось попотеть, чтобы отвести клинок друга в сторону. Ниррен применил «файес»: нижний выпад мечом вперед и в последний момент резкий подъем клинка вверх, — прием, предназначенный для того, чтобы вспороть противнику живот, чем при удачном стечении обстоятельств и заканчивался поединок. У Ронина не было времени на ответный маневр. Он успел лишь увернуться и ударить мечом снизу на уровне бедра. Главное в поединке — реакция на уровне инстинкта и скорость. Неопытный меченосец в этом случае отступил бы и проиграл сражение. На «файес» надо отвечать контратакой. Мечи со звоном скрестились. Ронин отпрянул назад, пытаясь воспользоваться инерцией движения Ниррена — в этом как раз и состоял главный недостаток «файеса», — но тот отразил удар.

К концу боя явное преимущество дважды оставалось за Ронином, однако ни тот, ни другой не добились бесспорной победы. Но они к этому и не стремились. У каждого была своя техника. Свой индивидуальный стиль борьбы. На занятиях они учились друг у друга, перенимая приемы. При этом друзьям приходилось держаться настороже и быть готовыми к любым неожиданностям. Ронин знал много хитрых уловок, но он никогда не применял их в поединках с Нирреном, потому что догадывался, что и у того, в свою очередь, есть кое-что в запасе.

...пропитанные смолой тростниковые факелы освещают обшарпанные бетонные стены лестницы, ведущей на верхние этажи. Перед мысленным взором Ронина снова возникло загадочное переплетение линий. И тут его осенило. Изображение, отпечатавшееся в глубинах его сознания, внезапно обрело смысл...

Ниррен предложил ему пропустить по стаканчику после занятия, и Ронин с готовностью принял его приглашение. Хотя он собирался увидеться со Сталигом и подумать о Борросе, сейчас ему было гораздо важнее поговорить с чондрином.

Апартаменты Ниррена мало чем отличались от апартаментов Ронина, разве что располагались на несколько уровней ниже: те же две комнаты, небогатые меблировкой.

— Сиррега нет. Так что мы можем разговаривать свободно.

Ниррен достал из шкафчика графин и бокалы. Они пили темное красное вино, приходя в себя после боя. Ронин удобно устроился на диване, смакуя вино, которое разливалось по телу приятным теплом.

— Я тебя раньше об этом не спрашивал, но теперь мне интересно: как вообще обзаводятся саардинами?

Ниррен задумчиво посмотрел на него и отхлебнул вина.

— Ты имеешь в виду убеждения? — Он покачал головой и добавил с улыбкой: — Выходит, все это неправда, что о тебе болтают?

— Ты сам знаешь, что правда, а что неправда.

— С чего ты это взял? — Ниррен снова тряхнул головой. — О тебе столько всего говорят, и все говорят разное. Может быть, потому, что у тебя так мало друзей. Или, может быть, из-за того, что ты ни при ком не состоишь. Никто не может понять, почему...

— И ты, стало быть, тоже не можешь, — оборвал его Ронин.

— Ну нет, дружище. Это твой выбор. Я уважаю твое решение. И все же... можно ведь попытаться...

— Если есть убеждения.

Ниррен пожал плечами:

— А если и нет, то что? Думаешь, все у нас с убеждениями? Многие в глубине души вообще ни во что не верят. Просто ничего другого, кроме мира саардинов, они не знают. И тем не менее тебя боятся... да, это верное слово: боятся... потому что для них ты — загадка. Ну и из-за Саламандры тоже. Они думают, ты избегаешь людей из-за какого-то страшного преступления, которое якобы у тебя на совести. Забавно, правда? Однако я отклоняюсь от темы. Ты спрашивал, как я заимел себе место при саардине.

Он наполнил бокалы по новой.

— Сейчас я тебе расскажу. Когда я был еще учеником, у меня был друг. Неважно, как его звали. Он был очень честолюбив. Мечтал стать чондрином, а со временем — и саардином. Но в жизни все очень сложно — мы с тобой понимаем это, а мой друг не понимал. Он хотел власти, но не признавал традиционных путей. Я видел, что с ним происходит. Я тогда мало что смыслил в жизни, но я чувствовал... знаешь, нутром... — Ниррен приложил ладонь к животу, — вот здесь я чувствовал, что он поступает неправильно. Я пытался с ним поговорить, убедить его. Но он меня просто не слушал. Он кивал, говорил: «Да, я согласен. Это дельный совет». А потом делал все по-своему.

Ниррен не на шутку разволновался. Он отхлебнул вина и внимательно посмотрел на Ронина.

— И вот однажды мы пришли на занятия и нашли его в зале... Он лежал на полу в луже крови. Голова, руки, ноги — все было отрезано и разложено в форме пятиконечной звезды. Жуткая получилась картина.

Он допил вино и налил еще. В комнате было тихо. В коридоре снаружи — тоже. Ронин прокашлялся:

— И что потом?

— Я понял, что мне нужно выбрать себе саардина. И как можно скорее.

— После того, что ты там увидел?

— Вот именно. Еще вчера человек был жив, полон энергии и презрения к Традиции, и вдруг, его нет. Был человек и весь вышел. Через него просто-напросто перешагнули, словно это и не человек, а какой-то ненужный хлам. Его разрубили, как тушу, и бросили на пол. Мы все это видели. Я так думаю, те, кто его «обработал», хотели, чтоб мы это видели. И чтобы мы поняли, что к чему.

Я сразу понял, что должен делать. Я, друг ты мой, реалист. Я знал, чего он добивался. Он вовсе не был каким-то злодеем. И то, что он так рвался к власти... это было, наверное, правильно. Без нее мы ничто. Без власти мы ничего не добьемся. Власть — это связующее звено между мечтой и реальностью. Теперь я понимаю, а он это понял еще тогда. Просто ему не хватило терпения, он слишком спешил и заплатил дорогой ценой. Я о нем не скорблю, пойми.

Мы живем в мире реальном, каждый дурак это знает. Не обязательно с ним соглашаться, но нужно суметь как-то вписаться в рамки, если ты понимаешь, о чем я. С единственной целью — добраться до власти. И тогда все возможно, дружище. Все.

Ниррен замолчал, и Ронин понял, что тот ждет ответа. Как будто прочитав его мысли, Ниррен заметил:

— Я не жду никакого ответа. Я просто хотел, чтобы ты это знал. — Он встал и пошел к буфету за следующим графином.

— А зачем?

Ниррен улыбнулся:

— А тебя удивило, что я тебе все это рассказал?

— Ты и сам знаешь, что да.

Чондрин рассмеялся:

— Не так уж и хорошо я тебя знаю.

— Потому что я не рассказываю о своем прошлом? Разве это так важно?

— Прошлое делает человека, — проговорил Ниррен с нажимом. — И ты просто обманываешь самого себя, если думаешь, что это не так.

— Все люди разные.

— Это верно.

— Я имею в виду — в душе. В глубине естества.

— В глубине естества все люди едины в духе.

Ронин угрюмо покосился на друга.

— Ты действительно в это веришь?