Марина Колесова - Мевервильский оборотень Страница 13

— В следующее воскресенье. И еще хочу, чтобы епископу Вы сказали, что это Ваша воля… что Вы хотите внуков… Мне не хотелось бы, чтобы он догадался из-за чего я выхожу замуж.

— Ой, Каролина… голову тебе открутить и то мало будет, — герцог печально вздохнул. — Вот ведь знаешь, чертовка, что люблю тебя безумно и черт знает что требуешь…

— Отец, я люблю Вас не меньше, — Каролина прижалась к нему и нежно поцеловала. Слезы ее давно высохли, и в глазах плясали лукавые огоньки. — Только зачем Вы богохульствуете уже который раз?

— Если считать богохульством то, что я помянул черта, то как назвать то, что творит твой разлюбезный епископ, а? — он нежно потрепал ее по волосам. — Вот всегда знал, что церковники говорят одно, а на деле все у них выходит иначе… но вот чтобы так… И как ты могла влюбиться в такого, Каролина? Неужели любовь настолько глаза застит?

— Бог ему судья, как и всем нам… не надо больше о нем… — дочь еще сильнее прильнула к нему.

— Ой, Каролина, Каролина… — герцог уже который раз сокрушенно покачал головой.

Свадьба дочери герцога с его племянником проходила в городском соборе. Церемонию вел самолично епископ, который выглядел на редкость удрученным, да и невеста также была нерадостной. Опухшие от слез глаза, нервно дрожащие пальцы, на которые жених никак не мог надеть кольцо. Жених при этом тоже казался скорее сильно взволнованным, чем счастливым. Спокойным и довольным выглядел лишь герцог, который не скрывал, что надеется в ближайшем времени узнать о прибавлении в семействе и порадоваться наследникам.

Пир после свадьбы был роскошный, но невеста почти сразу ушла, сославшись на недомогание, и жениху пришлось единолично принимать все поздравления и заверять, что они приложат с женой все усилия, чтобы как можно скорее порадовать герцога внуками.

По округе сразу же после свадьбы поползли слухи, что герцог насильно выдал замуж дочь, видимо в чем-то ее заподозрив. В чем именно герцог заподозрил дочь, слухи разнились. Некоторые утверждали, что в симпатии к епископу, другие, что в намерении уйти в монахини и организовать свой монастырь, третьи, что сбежать с полюбовником. Единодушие все выказывали, лишь удивляясь тому, что престарелый герцог впервые сумел обуздать своевольную красавицу-дочь и подчинить своей воле. Однако открыто судачить о том люди боялись, страшась как гнева герцога, так и епископа, который явно благоволил столь знатной своей прихожанке и духовной воспитаннице.

Все ждали, что дочь герцога, став женой явно против своей воли, опечалится, станет затворницей и передаст бразды правления супругу, но этого не произошло. Уже через несколько дней после свадьбы все вернулось к прежнему порядку. Каролина вновь взяла все в свои руки, и стала жестко отслеживать как все вопросы управления замком, так и герцогством. Она возобновила частые визиты в город к епископу, и ее по-прежнему везде сопровождал паж. С кузеном, ставшим ее супругом, она общалась не более чем раньше: лишь во время совместных трапез. Изменилось лишь ее обращение к нему, теперь она его величала: милорд, и еще требовала, чтобы он вместе с ней присутствовал на всех воскресных обеднях в городском храме.

К этому времени всем стало предельно ясно, что милорд Георг полностью находится под каблуком у жены. Он не то, что никогда не возражал ей, он даже пытался предугадать ее любые желания. А стоило ей только недовольно бровью повести, и он тут же соглашался с любым ее мнением, нередко при этом меняя свое на прямо противоположное, лишь бы угодить супруге. Но, несмотря на то, что жена выказывала ему явное пренебрежение, совсем скоро стало заметно, что пожелания герцога молодые супруги постарались исполнить, и тому стоит рассчитывать на то, что род его не угаснет.

Беременность нисколько не повлияла на поведение Каролины. Чувствовала она себя превосходно и, несмотря на уговоры отца и замкового лекаря, не отказалась ни от прогулок верхом, ни от длительных поездок в город и обратно, нередко возвращаясь в замок лишь под утро.

Так прошло около восьми месяцев, после чего лекарь стал настойчивее требовать, чтобы миледи Каролина хотя бы перестала ездить верхом и использовала карету. Но та была непреклонна, и ее поездки в город верхом хоть и не столь часто, но продолжились, при этом она категорически отказывалась от любого сопровождения кроме собственного пажа.

Тогда герцог в разговоре с братом Алоимусом, когда тот очередной раз наведывался в замок, намекнул, что епископу, как духовнику его дочери, стоило бы немного урезонить Каролину и призвать к благоразумию, запретив до родов покидать замок. Сам герцог после свадьбы дочери предпочитал с епископом не общаться, да и епископ почти перестал посещать замок, поддерживая лишь видимость добрых отношений.

Вернувшись в дом епископа, брат Алоимус поспешил к тому с докладом. На стук никто не отозвался и брат Алоимус осторожно приоткрыл дверь кабинета.

Епископ стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль.

— Вы позволите, Ваше преосвященство? — Алоимус нерешительно замер на пороге.

— Да, заходи, — не оборачиваясь, проронил тот.

— Я был в замке герцога.

— И как там обстановка? — пальцы епископа тихо постукивали по оконной раме.

— Все, как и прежде… спокойно.

— Как миледи Каролина? Собирается к нам?

— Миледи — хорошо и приехать собиралась в ближайшее время. Только вот герцог хочет, чтобы до родов она больше не покидала замок, страшась, что ее поездки верхом на таком сроке могут повредить ребенку, и очень надеется, что Вы призовете ее к тому же.

— Он считает, что ребенок важнее совершенствования души ее дочери?

— Герцог боится, что если роды начнутся дорогой, то ребенок может погибнуть. Да и сама миледи Каролина пострадать, поскольку отказывается, чтобы в поездках ее сопровождал лекарь.

— Ну, значит, на то у нее есть причины… — мрачно хмыкнул епископ, — видно не особо она дорожит будущим ребенком.

— Вы что тоже считаете, что раз у миледи ребенок не от мужа будет, лучше, если он не выживет?

— Что??? — епископ обернулся к нему, — что ты городишь? Моя прихожанка ревностная христианка и блюдет все заповеди Христовы.

— Вы ведь знаете, Ваше преосвященство, что я исповедую ее мужа…, - растерянно пробормотал брат Алоимус, — так что к чему Вам передо мной пытаться миледи выгородить? Я, в общем-то, нисколько и не осуждаю ее… когда такие взаимоотношения во славу Божию, то они и не грех никакой… и, конечно же, я никогда не посмею раскрыть эту тайну. Поверьте.

— Это на что ты намекаешь? Это что на исповеди тебе ее муж такого наговорил? — епископ гневно сверкнул глазами и шагнул к брату Алоимусу, который рядом с ним выглядел как хрупкий кузнечик перед грозной птицей, и тут же испуганно залепетал: