Сергей Волков - Великое Лихо. Слуги Карающего Огня Страница 13

Не смотря на усталость и ломоту во всем теле, Луня уснул не сразу, ворчался, смотрел на темные ночные облака, на видневшиеся в прогалах меж ними холодные звезды, прислушивался к ночным звукам — шуршанию мышей в траве, далеким голосам каких-то птиц, перекликавшихся в холмах, но постепенно усталость взяла свое, и Луня уснул.

Что ему снилось, Луня так и не понял — разворачивалась перед глазами желтая лента Хода, вглядывались, казалось, в самую душу, огромные, дивные глаза Гамаюна, качались травы, свистел тихонько ночной ветер…

Луня проснулся резко, открыл глаза, огляделся и похолодел — в неярком серебряном свете закрытой облаками Луны он увидел у внешнего обережного круга темную фигуру человека!

Человек топтался на месте, протягивал к спящим руки, чуть приседал — и все это в гробовой тишине, не издавая ни единого звука. Луне стало страшно, так страшно, как не было еще никогда в жизни. Мирно посапывал чуть в стороне Шык, где-то бродили стреноженные кони, от ближайшей реки наплывали темные космы тумана, и Луня ощутил себя одиноким, брошенным, беззащитным перед неведомым гостем.

Осторожно, старясь не выдать себя шорохом, Луня потянулся к саду, вытянул лук, тяжелую зверовую стрелу с точеным бронзовым наконечником, лежа на спине, приладил стрелу на тетиву, растянул лук, на сколько смог, и выстрелил. Почему он это сделал, Луня и сам не знал. Надо было так — и все!

Тетива коротко тенькнула, стрела шуршанула гусиным пером и с тупым звуком ударила в грудь темной фигуры, в левую, сердцевую сторону.

«В кость попал!», — с каким-то холодным спокойствием подумал Луня, по прежнему лежа, и потянул из ножен цогский кинжал, ожидая, что человек вскрикнет, побежит…

Не побежал. Стрела, черной тростинкой торчащая из груди, казалось, не нанесла пришельцу никакого вреда. Человек по пржнему топтался у границы обрежного круга, и все так же протягивал к путникам черные руки со скрюченными пальцами.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но тут зашевелился волхв, поднял голову, огляделся, вскочил, крикнул Луне:

— Огня высеки да запали чего-нибудь! — и принялся рыться в своей чародейской котомке.

Луня стряхнул с себя оцепенение, отбросил лежащий на груди лук, и стараясь не глядет на зловещую фигуру, черным силуэтом маячившую в стороне, принялся высекать искры и раздувать трут.

Вскоре от трута занялась свернутая в шиш тряпица, и с этим подобием факела Луня шагнул к волхву, мельком все же глянув на ночного гостя. Глянул и отшатнулся — не человек вовсе пришел ночью к их стану!

Космами висели на голове свалявшиеся волосы, кожа лица полопалась, синими струпьями обвисла, сочилась сукровью. Губ не было вовсе, а желтые длинные зубы торчали вперед, как у лошади.

Обрывки одежды, заляпанные бурой кровью и грязью, едва прикрывали вздутый черно-синий живот, кривые ноги переминались, готовые в любой момент шагнуть вперед, но страшнее всего были руки — скрюченные пальцы с длинными, обломанными желтоватыми ногтями, протянутые к людям, готовые вцепится в живую плоть, рвать, терзать ее…

— Да свети же, не стой, как истукан! — зло крикнул на Луню Шык, на ощупь разбираясь в своем чародейском хозяйстве. Луня стряхнул с себя оторопь, сунул факелок под нос волхву, а левой рукой сотворил защитный знак от дрогов, духов, что насылали боязнь — уж больно страшным было топтавшееся в трех шагах чудище.

Шык наконец нашел то, что искал. В пляшущем свете догорающей уже тряпицы тускло блеснул лезвием короткий, узкий нож. Волхв повернулся к темной фигуре, шагнул на встречу, брезгливо, но проворно уклонился от протянутых лап и ударил ножом чуть ниже торчавшей Луниной стрелы.

Дико, жутко завыл пришелец, застонал, завизжал — и обвалился на землю, словно мешок с костями.

— Все! — выдохнул Шык, выдернул нож из груди убитого, воткнул несколько раз в землю, очищая лезвие, кивнул Луне:

— Разводи костер, погребать его будем! Дров поболе, да посуше! Не боись, ходи в темноте спокойно — эта тварь тут все живность распугала!

Долго ходить за дровами и не пришлось — у берега ручья, что журчал в ста шагах от стана, росла целая рощица диких яблонь. Луня споро нарубил здоровенную охапку узловатых ломких сучьев, поднялся на пригорок, где Шык сидел над мертвым телом и вел тягучую древнюю песню, провожая душу во владения Мары…

Погребальный костер сложили, как положено, челном. Труп жутко вонял тухлятиной, словно умер человек давно, но злая воля не давала покоя плоти и костям, таская его по здешним увалам. Луня уже понял, что так оно и было умер этот человек сам или был убит, неважно, но не похоронили его соплеменники, как должно, остался он гнить в чистом поле, тут и прибрала злая нежить неприкаянную душу, и стал человек навом, ходячим мертвяком, у которого лишь одна цель — кого бы из истино живых сожрать. Навов все боятся — и люди, и нелюди, и животные, навов лишь огонь да обрежный круг остановить могут, а убить нава и вовсе нельзя…

Нельзя-то нельзя, а Шык — убил! Луня удивленно вскинулся — надо же, ведь все поверия родов обратное говорят — бессмертен проклятый нав, и пока плоть не разложилась, ходит он по земле в телесном обличии, а потом духом злобным летает. А тут раз — и все!

Когда вдвоем уложили разваливающееся под руками тело на яблоневые сучья и Шык полил приготовленного к погребению особым маслом из маленькой каменной бутылочки, когда зажгли, как положено, огонь с четырех сторон и отошли в сторону, предоставив Рарогу исполнить святое — отделить душу, выжеч плоть до тла, Луня не удержался и спросил у волхва, как же тому удалось убить нава?

Шык усмехнулся, достал из котомки тот самый нож, сунул Луне в руки:

— Гляди! Видишь, из чего сделан? Железо это, настоящее, как на вожевом мече! Нежить железа пуще всяких оберегов боится. Редкий, ценный и дорогой это металл, и только им можно нежить отгонять, а таких, как нав или иг, лишить их злобной жизни и душу спасти! Запомни это, Луня, крепко запомни!

Погребальный костер быстро сделал свое дело, и еще не засветилось небо на восходе, когда от тела того, кто пришел сюда в жутком обличии нава, остался лишь серый пепел.

Шык внимательно осмотрел дотлевающие угли, остался доволен, схоронил пепел в небольшой ямке и спокойно улегся досыпать — до утра было еще далеко. Луня тоже лег, но сон не шел к нему, еще бы — столько всего за два дня! И убитый ар, и арысь, и духи Синего камня, и Гамаюн, а теперь еще и нав! А Луня по глупости считал все это бабьеми сказками, из тех, что рассказывают долгими зимними вечерами в Общей горнице, за надежными частоколами родских городищ, бабули-болоболки сопливым детишкам…