Антон Фарб - Изнанка миров Страница 13

— Я знаю, — сказал я.

Через кухню я вышел на задний дворик «Кенотафа». На улице было холодно и сыро; кирпичные стены покрывала жирная копоть. От лампочки под жестяным конусом струился блеклый желтый свет. Я спустился с крыльца, прошел мимо припаркованных машин в дальний конец двора и присел на корточки за мусорными баками. Там был ржавый канализационный люк.

Мне пришлось упереться коленом в землю, испачкав парадные брюки, и потянуть обеими руками, чтобы откинуть ржавую крышку. В лицо пахнуло теплой и липкой вонью. В коллекторе был спрятан длинный и тяжелый брезентовый тюк.

Вернувшись к своей машине, я погрузил тюк в багажник, а сам сел за руль и включил зажигание. Пока прогревался мотор, я закурил.

Вдалеке, за сетчатым забором Хатшепсута, шел на разгон «Геркулес». Его темно-серый силуэт набирал скорость на взлетной полосе, мчась прямо на «Кенотаф». Четыре огромных пропеллера превратились в размытые радужные кольца. С каждой секундкой самолет неумолимо приближался. Казалось, еще чуть-чуть, и он проломит хлипкую ограду и врежется в «Кенотаф»…

На всякий случай я проверил бардачок — там лежало удостоверение на имя Ахашвероша, корреспондента сеннаарской телекомпании «Упарсин», с подписанной Метемфосом аккредитацией и правом нарушать комендантский час по служебной необходимости. С этой запаянной в пластик карточкой патрули «Мастабы» были мне не страшны… Я загасил папиросу, включил передачу и тронулся с места.

Когда я вызжал с парковки, «Геркулес» все-таки оторвался от земли и стремительно пронесся над «Кенотафом», утопив все вокруг в реве своих двигателей.

Напротив конторы Ксатмека находился вербовочный пункт Безымянного Легиона. На бронированной двери висел плакат: легионер в белом шелковом шарфе и с фаустпатроном на плече, на фоне пылающей горы Меггидо гневно призывал: «Оставь прошлое в прошлом!», попирая ногой черепа поверженных врагов. Дверь конторы Ксатмека была украшена скромнее: над табличкой «Туристическое агентство „Пернатый змей“» был нарисован символ армии Итцкоатля, парящий над пирамидами Астлана.

Я постучал, и дверь мне открыл громадный негр с переломанным носом и расплющенными ушами. В одном ухе у него было четыре когтя леопарда — в Тимбукту это означает, что перед вами человек достаточно отчаянный, чтобы иметь четырех жен. Негра звали Усанга Синда Догбе Тамбекай; в недавнем прошлом профессиональный боксер в Амаравати и вышибала в Сеннааре, он тихо спивался в Тхебесе, пока Ксатмек не нанял его водителем автобуса.

— Добрый вечер, бвана, — белозубо ухмыльнулся Усанга при виде моего смокинга и бабочки. — Бизнес идет хорошо?

— Как всегда, — рассеяно сказал я, протаскивая брезентовый тюк через узкий дверной проем. — Шеф на месте?

— У себя…

В кабинет Ксатмека можно было попасть только через приемную. Несмотря на поздний час, посетителей здесь хватало: три сильно накрашенные девицы в чулках-сеточках, чей род занятий не вызывал сомнений, пожилая подслеповатая женщина — видимо, ткачиха, семейная пара с грудным ребенком, две кряжистые бабы, промышляющие челночной торговлей, молодой паренек, штудирующий тхебесско-сеннаарский разговорник, подозрительный тип в черном берете, выдававшем в нем беглого диссидента, и пара крепкого вида мужиков, грузчиков или строителей… Этот типовой набор нелегальных эмигрантов в Сеннаар безропотно пропустил нас без очереди.

Ксатмек сидел за столом и, тихо матерясь по-астлански, выстукивал что-то одним пальцем на допотопном «ундервуде». Рядом с «ундервудом» лежала стопка желтых тхебесских паспортов.

— К вам гость, бвана, — прогудел Усанга.

— Если я испорчу еще один бланк, — сказал Ксатмек, не отрываясь от машинки, — я вырежу тебе печень, Усанга, и съем на завтрак.

Усанга предпочел молча ретироваться, тихонько притворив за собой дверь.

— Сколько их осталось? — спросил я.

Ксатмек поднял глаза.

— А, это ты, Раххаль…

— Сколько у тебя осталось бланков? — повторил я.

— Мало, — скривившись, сказал он. — Скоро надо будет закрывать лавочку.

Я стряхнул с плеча ремень и опустил тюк на пол. Расстегнув куртку и ослабив узел бабочки, я сказал:

— Согласен… Мне понадобится твоя помощь, Ксатмек.

— Что это? — спросил он, указывая на тюк.

— Можешь посмотреть. — Я ногой подтолкнул тюк к нему.

Со скептической ухмылкой Ксатмек встал, обошел стол и присел над тюком. Сверкнул невесть откуда появившийся нож, затрещал распарываемый брезент, и лицо астланца вдруг осветилось по-детски искренней улыбкой, а ладонь ласково погладила зеленую трубу «стингера».

— Это оттуда? — с ностальгией в голосе спросил он.

— Да, — кивнул я. И повторил: — Мне понадобится твоя помощь, Ксатмек. Причем дважды…

Великая Река разрезает Тхебес на две приблизительно равные половины. Южный, или Старый Тхебес — это сложенный из гигантских талататов дворец фараона, девятивратный храмовый комплекс с гипостильным залом, помпезно-монументальные особняки жрецов с пилонами у входов, овноголовые сфинксы, колоссы фараонов Пятой Династии и зловещая пирамида «Мастабы». На северном берегу Реки тянутся серые кварталы панельных многоэтажек, фабричные корпуса с толевыми крышами и бесконечная вереница заводских труб, дым и сажа из которых образуют ядовитую взвесь над городом, которая по ночам оседает вместе с туманом и испарениями Великой Реки на гранитные плиты набережной холодной липкой слизью…

Было около пяти; Фаюмский мост развели, и под двумя вздыбленными пролетами этого циклопического сооружения в полном безмолвии проплывал пароход «Дромос». Иллюминация на нем была погашена, и огромные гребные колеса вращались на самом малом ходу, неохотно тревожа густые зеленые воды Великой Реки. С берега этого не было видно, но я знал, что все четыре палубы «Дромоса» битком забиты нелегальными эмигрантами: конкуренты Ксатмека подсаживали их с моторных лодок в дельте Великой реки, и теперь несколько тысяч тхебессцев, сбившись в кучки и кутаясь в одеяла, чтобы уберечься от ночного холода, уплывали навстречу лучшей доле в Тимбукту, Каэр-Исе или Ангкор Шане…

— Им все равно, куда плыть, — сказала Сунильд, словно прочитав мои мысли. — Главное — убежать отсюда. Вырваться из клетки.

Я обернулся. Она возникла из густого тумана бесшумно, как призрак из далекого прошлого: стройная фигурка в лихо заломленной шляпке и меховом манто из нифльхеймского барса.

— Назначать встречи у реки входит у тебя в привычку, — сказал я.

— Не волнуйся. Это в последний раз. Ты принес?