Юханан Магрибский - Среброгорящая Дремчуга Страница 13

Толпа одобрительно зашумела: дозволяем, мол, показывай скорее, не томи; волшебник снова поклонился в пояс, взмахнул рукой, распрямляясь, и вслед за его правой ладонью скользнуло ярко горящее пламя, оставляя за собой белый дымчатый след. Он озадаченно посмотрел на ладонь, будто не ожидал ничего подобного, брови его чуть изогнулись, но, словно решившись, в следующий же миг он пожал плечами, и на левой разгорелось такое же пламя. Волшебник кружился, и воздух трещал, наполненный белым дымом, густым, будто облака весною. Пламя изливалось потоками, искрилось, взвивалось к небесам ярко-белыми струями — куда ярче закатного солнца! — волшебник кружился по пояс в пушистом дыму, а Житька не знал даже, едок ли дым, потому как давно уже не дышал, замер, застыл, заворожённый, не в силах отвести глаз от творящегося волшебства.

Невозможно было уследить за быстрыми, выверенными движениями рук чародея, которые то выхватывали из воздуха шёлковую ленту — и лента тут же обращалась струёй пламени, то ловко подбрасывали в воздух и ловили отточенные, хищно блестящие, загнутые ножи, то замирали вдруг, и тогда волшебник голосом, набирающим мощь с каждым новом словом, повелительно приказывал на высоком Се-Ра, и тогда случалось что-то совсем уж необыкновенное: один раз дым окутал его полностью, и через мгновение рассеялся, чтобы открыть удивлённым глазам чародея в новых, пламенно-алых одеждах. В другой, когда солнце уже совсем село, и темнота сгустилась над площадью, он звонко воскликнул, приказывая, и по краям помоста вспыхнули пламенники, а сам он изрыгнул пламя, выдул струю огня. У Житьки похолодели ладони — во что же должна превращаться кровь чародея, когда он говорит на Се-Ра, каким жаром она, должно быть, разгорается, чтобы огонь, от избытка, вырывался изо рта!

— То, что вы видели, народ Среброгорящей… — говорил чародей, стоя по пояс в дыму — теперь, после заката казалось, будто он стоит по пояс во мгле, — есть лишь малая толика того, чему научил меня, недостойнейшего, мудрейший Зинтернах, а он скуп как старая карга! Говорю вам, народ, если бы учитель мой был кузнецом, он не предупредил бы младенца, что нельзя прикасаться к раскалённой до красна подкове! Будь у него сын, он не стал бы его учить читать! Слепцу бы он не сказал, что впереди крутой обрыв, ибо мудрейший Зинтернах почитает знания паче золота и камней и ревностно стяжает его, но скупо им делится! — волшебник говорил, и Житька видел, как пот струйками стекает с его висков и шеи на грудь, как слиплись и потемнели короткие волосы, как напряжённо стучит жилка на шее. — И только лишь в честь Смотрин разрешил он мне прочесть старинные книги, где рассказано про то, как творить чудеса, и я прочёл, и показал вам их сегодня. Радуйтесь же! Ибо редко, кто видел то, что довелось видеть вам.

Он снова поклонился, так что совсем исчез во мгле густого дыма. Миг, другой, третий — волшебник не появлялся, словно растворился в ночи.

— Эй! Ты жив ли ещё, мудрейший? — весело крикнул кто-то из толпы.

— Гляди, да он исчез! Как есть, растворился, — послышался ответ.

— Брехня, сбежал просто, — буркнул кто-то.

— Да куда тут сбежишь, всё видать, как на ладони!

После волшебства, которое творилось вот здесь, прямо тут, на этом простом помосте, перед его, Житьки, носом, обычный говор мужиков обжёг своей грубостью, граничащей со святотатством. Но после Житька рассудил: «А ведь правду говорят: видно кругом хорошо, даром, что ночь. Везде светильники и жаровни, кой-где пламенники смолят. Гуляют! С другой стороны, — продолжал он размышления, — если бы волшебник опять сменил платье, как делал не раз и безо всякого труда, по одному только хотению, то уж наверное его бы и не заметили».

Вдруг рядом с Житькой громко и шепеляво завопил мужик:

— Да я ше шам видел, раштворился он, подлеш! — он вопил так громко, что Житька даже дёрнулся и обернулся. И столкнулся лицом к лицу с сероглазым волшебником. Тот глянул на него, подмигнул и заголосил: — Раштворилшя, как ешть! Облашком утёк! Дымошком! Я тут штоял, мне видать всё.

— Ну, раш ты такой глашаштый, — передразнил кто-то, веселясь. Народ стал расходиться, а Житька во все глаза смотрел на волшебника. Тот хлопнул себя по бёдрам, огляделся, да и сел, где стоял, прямо на землю, прислонившись спиной к помосту. Выдохнул тяжело, вдохнул, ещё раз выдохнул. Глаза закрыл.

— Ну что, малец? Понравилось?

Проглотивший язык, Житька сперва кивнул, и только сообразив, что волшебник не смотрит, выдавил:

— Очень.

— Вот что. Устал я, видишь? Сбегай за вином.

Сказал, и монетку в воздухе подбросил — откуда взялась? — Житька поймал, рука сама потянулась. Не за серебром, конечно, — посмел бы у волшебника брать, а так просто, от привычки камешки подбрасывать и ловить.

— Ну, что стоишь? Бегом.

И Житька побежал, не чуя под собой ног и не понимая, за что ему выпало такое счастье. Он вернулся с большой кружкой вина, которую держал двумя руками, ужасно боясь уронить или расплескать. Волшебник сидел всё там же и казался теперь простым гулякой, прикорнувшим, где пришлось. Житька тихонько позвал его, и когда тот вскинул голову, сощурив светло-серые глаза, подал ему чашку. Хотел и разменную сдачу ссыпать ему на ладонь, да волшебник оттолкнул руку: оставь, мол. А вино выпил всё, залпом, охнул, совсем как отец после чарочки.

— А ну, ещё неси! — велел он, и другая монетка блеснула в воздухе.

Житька разом обернулся с новой кружкой. От этой волшебник только отхлебнул, и поставил на землю, рядом с собой, причём хлопнул так, что вино плеснуло и пролилось. Он посмотрел на Житьку весёлыми, шальными, серыми глазами, которые уже приобрели тот особенный блеск и душевную благость, какая появляется в глазах у добрых людей поздним, тёплым вечером, когда после хорошо проделанной работы они выпивают добрую кружку вина. Во всяком случае, так казалось Житьке.

— Что малец, здорово я их, а? Хоть бы один заметил, ну хоть бы один, а? А ты вот заметил, молодец, глазастый. А эти — ну что слепые котята, мать их… Прости малец, — сказал он и замолчал, поглядывая кругом отяжелевшим взглядом. — Жарко сегодня, правда? Давно так жарко не было. Вина бы выпить, — волшебник стал хлопать себя по бокам, очевидно, пытаясь вспомнить, куда подевал свои монеты.

— Так вот же, мудрый, рядом с тобой кружка: в ней есть ещё вино, — отважился подать голос Житька, хотя и не был очень уж уверен, что этого волшебника следовало называть мудрым. Обычно мудрые, которых удавалось увидеть, ходили горделиво и медленно, вид имели внушительный, были толсты и бородаты, к тому же волшебник говорил, что сам он только ученик, и не удостоен даже имени на Се-Ра. Но, поколебавшись, Житька решил, что только мудрый мог творить все те чудеса, которые он сегодня видел. А волшебник отыскал кружку: