Анастасия Вихоцкая - Сборник фантастических рассказов Страница 13

Самодостаточна ли красота?

Зачем природе красота, если она не может ее осознать и выразить?

Клим безумно завидовал всем ныне живущим поэтам. Не умершим, которые уже свое сделали и ничего нового добавить не могли. Их он почитал, а завидовал своим современникам. Не белой завистью, но и не черной. Желтой, зеленой, красной, небесно-голубой и льдисто-бирюзовой, но не угрюмой черно-белой.

Если бы был проведен спектральный анализ его зависти, то даже Ван Гог сошел бы с ума. Окончательно.

Так, безнадежно отмахиваясь от столь навязчивых мыслей, он дошел домой. Квартира пуста, родители на работе. Сумка с конспектами повисла на стуле, стоящем у его письменного стола. Этот предмет интерьера был аккуратно убран, а его полированная столешница любовно натерта байковой тряпочкой со специальной жидкостью.

Ах, как прекрасно было бы сесть за этот стол, достать идеально чистый лист бумаги, перьевую чернильную ручку, и летящим почерком наносить бессмертные слова, выстроенные в точном порядке вдохновения…

Только где ж его взять — вдохновение?

Не приходит, не навещает. И не подозревает о существовании такого субъекта приятной наружности по имени Клим…

Клим заглянул в зеркало, машинально поправляя рукой волосы. Ну вот, он даже внешне не похож на поэтический образ стихотворца. Ни романтической бледности, ни взлохмаченных кудрей, ни безумного взора… Разочарование одно. Здоровый румянец и аккуратная стрижка. Может, хоть бороду отпустить? Если бы только небритость была прямо пропорциональна поэтическому дару… Зеркало тихонько похихикало, но внешним невозмутимым видом не показало, что посмеивается над своим хозяином. Тоже ведь своя субординация. Клим оторвался от зеркала и глянул в окно с высоты своего тринадцатого этажа.

На карнизе чирикали высотные воробьи, справедливо полагая, что здесь их никакие кошки не достанут.

Жить бы, также легко, как птицы, и так же парить… над обыденностью… Парить — творить. Хорошая рифма, но ему она ни к чему. Некуда приспособить.

Когда его посетила любовь, он воспрял, окрыленный новой надеждой.

Надеждой на то, что его душа, окрыленная сим неземным чувством, воспарит к вершине Парнаса.

А душа…

И впрямь окрыленная, она тщетно билась в груди, стремясь расправить крылья, но продолжала быть надежно запертой в ловушке тела.

Как ее звали? Неважно.

Для любви все едино, что Лаура, что Агриппина — любимое имя покажется самым поэтичным на свете. Но стихи дано сочинять не всем.

Он был бесплоден творчески, бездарен, нищ духом, чтобы творить.

Даже в пустыне растут какие-то колючки, а по ночам даже шныряют некоторые животные. Даже в Арктике и Антарктике льды не живут в одиночестве, а озаряясь полярными сияниями, лелеют где пингвинов, где белых медведей… Счастливые. Способные породить живое и живучее. А у него?

Внутри нет ни уюта, ни гармонии. Нет организованного пространства, а лишь хаотическое нагромождение обломков внутренних рецепторов, которые не способны воспринять красоту и, преобразив, произвести свой вариант усвоенного.

Ощущение внутреннего дискомфорта оттого, что явно чувствуешь, но не можешь выразить свои ощущения ни словом, ни звуком, ни цветом… Ничем! Внутри пустота.

Мучения, сходные с вялотекущим воспалительным процессом.

Даже любовь доставляет боль, поскольку нет сил ее отобразить. Чувства чувствами, а голова-то на что?

Не состоялся он как поэт. По причине полного отсутствия предпосылок, а следственно, и отсутствия следствий, то бишь стихотворений.

Несостоявшийся поэт — звучит печально, если не сказать смешно.

Корыстный поэт — не поэт, в лучшем случае рифмоплет. Честолюбивый поэт — самый краткоживущий. А вот несостоявшийся вообще никому не интересен как вид.

Если б можно было поменять судьбу…

Что бы ты выбрал — славу иль деньги? Нищету и признание потомков или прижизненное благополучие? Золотую середину? Эта середина — пропасть, в которую ты провалился в этой жизни.

Имей хотя бы смелость признать, что виноваты не происки таинственной неосязаемой госпожи судьбы, а сам ты недостоин чего-то лучшего.

Имею! — стукнул кулак по оконной раме. Имею я такую смелость, и именно потому мне так тяжело, — прочувствовал Клим. Если б я искренно считал себя обиженным и обойденным, да сваливал всю вину на сверхъестественные обстоятельства бытия… Мне было б намного легче.

А так… Кого винить, кроме себя. Глух и туп, а посему являешься примитивным обывателем, ведущим размеренную, внешне благополучную жизнь.

Выше потолка не прыгнешь, а тот нещадно давит на макушку.

Тяжко, а жить-то надо.

А кто сказал… что надо?

Такие же обыватели. Нетворческие люди, которые довольствуются формулировкой «просто жить, ради того, чтобы жить». Не авторитетная заявочка.

От нахлынувших ощущений какого-то прорыва мгновенно вспотели ладони. Клим машинально вытер их о брюки и задумался.

Как будто приоткрылась невидимая доселе дверь, и оттуда маняще мерцает свет иного бытия… Инобытия. Вернее, небытия.

Наверное, и вправду все гораздо проще, чем кажется отсюда.

Отсюда…

Клим усмехнулся собственным мыслям. Отсюда — это значит, из этой жизни. А там — это за ее гранью, где начинается небытие? За очень тонкой гранью. Которую он в силах прорвать.

И желание, похоже, для этого достаточное,

Но… но… такие вещи так сразу не делаются, надо обдумать, а тогда решать.

Обдумать? А зачем? Чтоб раздумать и мучиться, проживая так называемую жизнь до ее логического конца в старости? Ну уж нет.

Что его может остановить?

Сразу напрашивается…

Любовь. Приятное чувство, но порой мучительное и невыносимое. Недостаточно, чтобы ради нее жить и продолжать любить.

Родители? Да, их жалко, но они давно заняты собой и работой, а при взаимных пересечениях только предъявляют претензии к своему единственному сыну и раздают ценные указания, как ему жить. Да, он не идеал, но слышать об этом чуть ли не ежедневно как-то не добавляет оптимизма и тяги к свершениям. Он уже вырос, ему двадцать лет, и он вполне способен решить сам, стоит ли ему вообще жить.

А он считает, что не стоит.

Переубеждать некому и некогда.

Все надо сделать прямо сейчас. Тварь ли я дрожащая или право имею? Смею надеяться, что все-таки имею.

Предсмертная записка?.. Перевод бумаги. Что ни напишешь — все равно солжешь, поскольку в двух словах не объяснишь, что делается на душе, да и сам не до конца разобрался…

Ага, напоследок чашечку кофе с молоком на родной кухне, и вперед.

Любимый кофейный аромат взбодрил и привнес с собой озорную мыслишку, что кофе-то ведь перевариться в желудке уже не успеет, а так и пропадет вместе с ним. Смешно, право слово… Хорошо, что не грустно.