Марина Дяченко - Преемник Страница 14

Я перевела дыхание, только сейчас обнаружив, что не разглядываю из бойницы оставленное врагами поле боя, а трясусь в повозке по разбитой осенней дороге. В горле моем стоял ком – что поделаешь, актрисе положено быть слегка сентиментальной… Луар замолчал, щеки у него горели, глаза сверкали – я мимоходом подумала, что из парня вышел бы неплохой актер, по крайней мере рассказчик – великолепный…

Флобастер озадаченно щелкнул хлыстом над головой пегой лошадки. Я улыбнулась вдохновленному Луару:

– Таким отцом… можно гордиться. Думаю, ваша матушка… самая счастливая из женщин, правда?

Он запнулся, решая, можно ли рассказывать нам с Флобастером то, о чем ему мучительно хотелось поведать; совсем уж было превозмог себя и решил не рассказывать – но в последнюю минуту не удержался-таки.

Мать его, оказывается, в юные годы побывала в какой-то серьезной переделке – ее арестовали и едва не приговорили к смерти за несуществующую вину, а масла в огонь подливал орден Лаш, в особенности один его служитель по имени Фагирра. Свидетелем по делу выступал Эгерт – он-то и сумел добиться оправдания будущей Луаровой матери, а потом в схватке с Фагиррой убить его. Все это случилось вскоре после Черного Мора – люди не сразу, но узнали-таки, что Мор вызван был орденом Лаш, и учинили стихийную расправу… Фагирра, вдохновитель негодяев, пал одним из первых.

По мере того, как Луар говорил, в голове у меня возникал и оформлялся дикий на первый взгляд, но ужасно привлекательный план.

Даже Флобастер оторопел, когда я, запинаясь, выложила свое предложение. Луар, кажется, едва не выпал из седла; в какой-то момент я испугалась, что он оскорбится.

– Но… – выдавил он неуверенно. – Вы это… серьезно?

Я ощутила прилив куража: это более чем серьезно, это замечательно, это станет гвоздем праздника и памятью на долгие годы. Это доставит удовольствие господину Эгерту – если же господин Луар сомневается, а пристойно ли это, то я с полной ответственностью заверяю, что в игре на сцене нет ничего унизительного даже для самого благородного вельможи, это ведь игра, а не заработок, это шутка, розыгрыш, это забавно, господин Луар повеселится от души…

Он сомневался – и тогда в бой пошел Флобастер. Он, оказывается, помнил множество случаев, когда в героических ролях пробовали себя князья и бароны, герцоги и принцы… Господин Луар наделен природной грацией, нужно лишь найти подходящий сюжет…

И тогда я предложила сюжет. Луар заморгал, пытаясь удержать расплывающийся в улыбке рот, еще чуть помялся – и согласился.

Загородный дом семейства Соллей оказался добротным, располагающим к себе строением, удобно уместившемся на берегу неширокой речки. Нанятые на день слуги коптили мясо под открытым небом – учуяв этот запах, Муха потерял способность думать о чем-нибудь, кроме пищи. Флобастеру пришлось тычком напомнить, что мы пока не заработали и корочки хлеба а значит надо ставить подмостки, развешивать занавески и готовиться к представлению.

Впрочем, добрый господин Эгерт и без Мухиной подсказки сообразил, что актеров следует накормить. Улыбчивая служанка притащила нам две больших корзины – Флобастер позволил нам съесть только половину замечательной снеди, потому что «набитый живот – не работник».

Зрителей у нас предполагалось немного – со слов Луара я узнала двух университетских профессоров с женами, старикашку ректора, какую-то невыразительную компанию горожан – очевидно, ветеранов осады. Гости веселились, как могли – душой компании был Солль, и все как один дамы, включая и служанок, поедали его восхищенными, восторженными глазами.

Я поймала себя на том, что не могу смотреть на «господина Блондина» по-прежнему. Принимая от него монетку, я видела его красавцем, красавчиком, лакомым кусочком с чужого стола – теперь передо мной был человек, сорвавший голос на крепостной башне, человек, поднявший вместо флага рубашку своего маленького сына…

Я снова порадовалась за свою удачную придумку. Пусть для Эгерта Солля я навсегда останусь просто забавной девчонкой, актриской, каких много – все равно я преподнесу ему этот подарок, «Игру об Эгерте и Тории»…

Торию, мать Луара, я видела мельком – очень красивая и, по-моему, очень высокомерная женщина. По одному только взгляду, брошенному Соллем на жену, с уверенностью можно было определить, что все дамочки, кушавшие господина Эгерта глазами, обречены на позорную неудачу.

Голосистая девчонка под присмотром няньки оказалась Луаровой сестрой – я удивилась разнице в возрасте между Соллевыми детьми. Малышку звали Аланой, и ее безумно интересовали наши тележки, лошади, сундуки и собака. Она провела бы весь вечер в нашем обществе – если б пожилая нянька не увела ее ужинать, а затем спать.

Двор за каменным забором оказался идеальным местом для подмостков. Муха колотил молотком, как дятел; мы с Гезиной разбирали костюмы, попутно придумывая наряды для героев предстоящей пантомимы. Луар нет-нет, да и заглядывал за занавеску – на лице его блуждала нарочито равнодушная улыбка, за которой ненадежно пряталось любопытство.

Из всех ролей будущей пантомимы он выбрал, конечно, роль своего отца; мне пришлось долго объяснять ему, что так, к сожалению, не делается – благородные герои пантомимы скрывают лица под еще более благородными масками, а оставить лицо открытым может только злодей. Пусть он, Луар, выбирает – играть под маской, чтобы родители его даже не узнали, или рискнуть выступить в роли злого Фагирры?

Он долго мялся и мучился – но, как я и предполагала, прятаться под маской не захотел; это ведь только игра, объяснил он, будто оправдываясь. В игре Фагирра не тот мерзавец, каким он был в жизни – это шутка, обещает быть забавно… Все остались довольны этим его решением – кроме Фантина, у которого отобрали хлеб.

Понемногу гости перекочевали из-за стола во двор; мы поклонились в ответ на жидкие аплодисменты и сыграли без передышки «Рогатого мужа», «Трира-простака» и «Жадную пастушку».

Мне сотни раз приходилось наблюдать, как равнодушная, «дикая» публика перед нашими подмостками становится публикой азартной, веселой, «домашней». В тот вечер прекрасная метаморфоза оказалась особенно впечатляющей.

Даже старикашка-ректор вплетал в общий хохот свое дребезжащее «хи-хи». Невыразительная компания горожан сразу сделалась обаятельной и милой; профессорские жены порозовели, а сами профессора казались шкодливее любого студента. Все мы работали в охотку – так бывает, когда стараешься не из-за денег, а из одного только удовольствия. Даже Гезина казалась естественнее обычного, а Флобастер вообще превзошел сам себя.