Убить Кукловода - Домовец Александр Страница 14

Условились, что завтра Лаврентьев приедет в половине седьмого утра, а сегодня вечером ему предстояло подготовить и загрузить машину.

Выходя из отеля, Дмитрий предупредил портье, что постояльцы номеров триста семнадцать и триста восемнадцать легли отдыхать пораньше и просят не беспокоить их ни под каким видом.

Саше Аликову на прощание он приватно передал пистолет с глушителем: «Пули разрывные, слона свалят… И если что, звони в любое время, подскачу мигом, понял?»

Ночь, однако, обошлась без сюрпризов.

Наутро, когда, быстро собравшись и позавтракав, уже садились в «лендровер», позвонил Брагин. Сергей доложил о полной боевой готовности, и с замирающим сердцем поинтересовался, как дела в Москве, дома.

– Всё в порядке, – сказал Брагин. – Всё в полном порядке.

– Что у вас с голосом? – удивился Авилов.

– С голосом… А что с голосом? Простыл немного, горло болит, – устало сказал Брагин. – Да и запарка у нас, прилетел Фош. Однако Игорь Васильевич помнит об экспедиции и желает успеха. Я, само собой, тоже. Удачи, ребята!

И Брагин отключил мобильник, прежде чем Сергей успел что-либо сказать.

– Нервничает Витальич, – заметил он, устраиваясь рядом с Лаврентьевым. – Да ещё американец этот невовремя. Подумать только: президент США летит с визитом, а я, сотрудник федеральной газеты, про это начисто забыл!

– Позор, – охотно согласился Аликов. – Какой ты после этого журналист с большой буквы «Ж»? Так, охотник за привидениями…

– Ему можно, – заступился Колесников. – Он же не Бунеев.

За разговорами джип выбрался из города, и, набирая скорость, помчался в горы.

… Взглянув на часы, Сергей сказал:

– Пора. Слушай мою команду. Выступаем в таком порядке: я, Аликов, Макеев, Колесников. Интервал полтора-два метра, друг друга страхуем. – Он повернул к Сеньшину с Лаврентьевым. – Контрольная продолжительность вылазки – десять часов. Если спустя десять часов мы не вернёмся, ваша очередь. Задача-минимум – вытащить нас, а максимум… по ситуации. Старший Лаврентьев. – Ещё раз пытливо оглядев команду, добавил: – С Богом!

Четверо бойцов во главе с командиром ступили в пролом.

Если у Сергея и были сомнения, правильно ли найдено место спуска, они мгновенно рассеялись. С первых шагов четвёрку окатила густая, липкая волна страха и предчувствие беды.

Ни премьер-министр Великобритании, ни президент Франции, ни канцлер Германии не вызывали в Бунееве таких эмоций, как президент США Джеральд Фош.

В премьер-министре сквозила мужественность, свойственная истинному британцу. Французского президента отличал быстрый ум, склонность к гурманству и тонкий юмор. Канцлер Германии был по-немецки точен, основателен и надёжен, как продукция фирмы «Сименс». С каждым из них Бунеев общался не раз, встречи всегда сопровождались спорами, порой жаркими, в ходе которых так непросто рождались компромиссы, основа дипломатии. Но эти лидеры вызывали у Бунеева человеческую симпатию – каждый на свой лад. А вот по отношению к президенту Фошу доминирующим чувством было раздражение.

Фош искренне верил в мессианскую роль Соединённых Штатов, и себя, как лидера сверхдержавы, считал мессией в квадрате. Он не говорил, а изрекал, не советовал, а поучал; выступления Фоша сильно смахивали на проповеди. Редкостный зануда, он к тому же был чрезвычайно религиозен, и порой казался обычным квакером, волей судьбы попавшим в Белый дом. Нос-клюв, маленькие, близко посаженные глазки, и маниакальная любовь Фоша к карликовому французскому бульдогу Тиму, сопровождавшему хозяина по всему миру, служили неиссякаемым источником вдохновения для американских карикатуристов.

Однако воля у президента США была железная. Правда, не от большого ума. Он всегда был готов переть напролом – просто не умел просчитывать варианты и прогнозировать последствия своих решений. Неразумная налоговая политика привела к астрономическому дефициту бюджета. Борьба с терроризмом вызвала ещё больший всплеск терроризма: в тех странах, куда вламывались американские коммандос, стрельба и взрывы начинали греметь с утроенной силой. За права человека во всём мире он был готов бороться до последнего хомо сапиенс, а демократию мечтал насадить на земном шаре, словно картошку. Вот такой боевой президент рулил Америкой, и, судя по уверенному переизбранию на второй срок, штатовцам Фош нравился. Что, по мнению многих политологов, само по себе характеризовало американское общество.

Во Внуково Фоша с супругой, свитой и французиком Тимом встречал премьер Киреев. Когда подполз трап, дверь самолёта отъехала в сторону, и в проёме возникла известная всему миру длинная, худощавая фигура, Киреев вздохнул с непротокольной тяжестью. Предстояло три мерзких дня. Фош прилетел атаковать и требовать. Ему были нужны военные базы на территории закавказских и среднеазиатских республик бывшего Союза. Он хотел, чтобы Россия свернула помощь Ирану и Индии в строительстве АЭС. Его не устраивала жёсткая борьба с чеченскими террористами, добрососедские отношения с Северной Кореей и кое-что другое. Всё это он намеревался высказать Бунееву. И ведь не оборвёшь, не скажешь: «Какое твоё собачье дело?» А так хочется…. Подавив вздох, Киреев сложил губы в дежурную улыбку и зашагал навстречу гостям.

– Как поживаете, мистер Киреев? – оживлённо заговорил Фош, тряся руку премьера. – Как поживают мои друзья Игорь и Лариса?

– Всё хорошо, господин президент, – ответил Киреев, вежливо пожимая узкую ладошку и улыбаясь жене Фоша. – Добро пожаловать в Россию. Президент Бунеев и его супруга передают привет, они ждут вас в резиденции.

Высокая чета благосклонно выслушала перевод. Внешне Патриция Фош была полной противоположностью мужу – маленькая, и в теле, но занудством ничуть не уступала. Если Бунеева ждали трудные переговоры, то Бунееву – скучнейшая обязанность сопровождать американскую гостью с её трескотнёй на семейно-бытовые темы.

Игорь Васильевич вместе с Ларисой Борисовной встречали американцев у ворот своей подмосковной резиденции. Поблизости держались сотрудники администрации. Поодаль сгрудился табунчик журналистов. Осень выкрасила листву желтизной и багрянцем, чистейшим воздухом нельзя было надышаться, неяркое октябрьское солнце дарило предпоследнее тепло, и так не хотелось думать о страшной смерти Алёны Авиловой. Гибель женщины глубоко потрясла Бунеева. Он не мог сосредоточиться на визите Фоша. Душу раздирала печаль и ощущение какой-то вины, перед глазами стояло красивое безжизненное лицо, запечатлённое фотокамерой эксперта-криминалиста.

Из всех сопровождавших один лишь Брагин понимал состояние президента. Он с ужасом думал о том, какая сейчас в голове Бунеева дикая мешанина из мыслей об экспедиции, Кукловоде, Фоше… Аркадий Витальевич с восхищением и невольной завистью наблюдал, как непринуждённо держится президент, как общается с окружающими, ничем не выдавая душевной тревоги. Посмотреть со стороны, всё хорошо, даже замечательно, одна проблема и есть: дождаться друга Джеральда. Что ни говори, а разведка, знаете ли, школа…

Задумавшись, Брагин пропустил момент, когда кавалькада чёрных «Мерседесов» въехала на территорию резиденции. Из третьей машины медленно выбрался Фош. Он застегнул пиджак, подождал, пока к нему присоединится жена, и решительно направился к Бунееву, который, в свою очередь, шёл к американцу. Журналисты хищно окружили президентов. Последовала обычная в таких случаях суета: улыбки, рукопожатия, «How do you do», жужжание видеокамер и щёлканье фотозатворов. Начало встречи с любым лидером складывалось примерно одинаково, уж Брагин-то этой рутины насмотрелся. Но если раньше, сопровождая Мельникова, он до боли в сердце боялся, что старик вот-вот ляпнет невпопад или отчебучит непротокольное, то за Бунеева можно было не опасаться.

Фош интимно склонился к российскому коллеге, который был на полголовы ниже.

– Игорь, у меня для вас хорошая новость, – торжественно сказал он. – Я не буду терзать вас разговорами о Чечне.