Алина Илларионова - Охота на оборотня Страница 14

Темар убежал в караулку, и сон господина Грайта вылетел следом за ним. На смену пришла раздражительность, и к визиту Вилля он был уже во всеоружии: брови нахмурены, усы встопорщены, язык наточен.

— Проходи, дружок, проходи! — саблезубым медведем оскалился градоправитель, сжимая его плечо крепкими пальцами бывалого воина.

«Накрылся Виллька медным тазом!» — сообразил эльф и как можно доброжелательней сверкнул клычками. Ласковое обращение в устах мужчины сулило большие неприятности.

— Говорить с тобой будем сурьёзно, дружок! — не унимался Берен, затягивая его в дом с той же нарочитой неспешностью, с какой удав глотает законную добычу. — О женщинах, о, как!

— Так что ж о них впустую-то гуторить, на вкус бы смекнуть, али хоть пощупать! — заметно «окая», разулыбался Вилль.

— Ты мне в уши-то компот не лей! Девку свою успел ощупать, прежде чем в город потащил?

— К вам Темар заходил, да? — спросил эльф, напрочь проигнорировав «уши» и «свою девку». — Что сказал?

Берен пожевал губами, крякнул и, не стесняясь своего воспитанника, глотнул сидр прямо из бутылки.

— Говорит, спите вы, стражнички, пьёте, а по городу оборотниха твоя гуляет, людишками закусывает. А ты, значицца, попустительствуешь, так?

— Вы мне лапшу на уши не вешайте! Про Алессу я только вам и сказал… И с чего бы ей после года сытой жизни своих соседей рвать, а?

— Кто ж её знает? Может, норов взбрыкнул, может, с Агафьей чего не поделила… Ничего сказать не хочешь, а, дружок?

— Откуда ж мне знать про бабьи размолвки? — вполне естественно удивился Вилль. — Они из-за безделушки горячей, чем из-за мужика повздорить могут! А почему вы думаете, что это она, может, зверь забрёл? Лесович говорит, Зосий в лесу шатуна видел…

— Загрыз, разделал и кишки на шею повязал?! Бусики, ядрёна ворона…

Берен поднял со стола длиннополую, по колено, кожаную куртку с вышитым на правой стороне груди золотым грифоном — гербом Неверрийской Империи.

— Ну, дружок, пойдём, — со вздохом произнёс градоправитель, опоясываясь и стряхивая с чёрного рукава невидимые пылинки. — Знахарку твою заарестовывать и под замок сажать.

— Вы… Нет! — Вилль лаской метнулся к дверям, загораживая выход собственным телом, и решительно положил кисти на рукояти сабель. Берен внимательно посмотрел на плотно сжатые губы и сурово нахмуренные чёрные брови воспитанника, и внезапно усмехнулся. Сейчас капитан Винтерфелл напоминал того затравленного и скалящего зубы на весь мир волчонка, которого он повстречал тринадцать лет назад.

— Небось, вклепался?!

— Ч-что? — моргнул эльф.

— Дурак ты, Винтерфелл! — проворчал Берен и присел на краешек длинного стола. — Сам понимаешь, что не зверь лесной набезобразничал, а нечисть. У нас в городе, окромя знахарки, нечисти больше нет! Не было и не будет! Ты на себя посмотри, сам за неё кого хошь порвать можешь… Что с тобой такое, Арвиэль?

Вилль закусил губу и весь как-то сжался, чувствуя, что напряжение уходит вместе с силами. Вклепался… Да, вероятно, со стороны именно так это и выглядит, но на деле всё гораздо сложнее.

— Каждый имеет право на жизнь. Это ведь ваши слова, верно? Я поступаю так, как вы меня учили…

— Она — нечисть! — упрямо повторил Грайт. — Зверь с человеческим разумом! Лучше бы ты её за воротами оставил…

— Неужели? — с издёвкой процедил эльф. — Почему же сами так не поступили? Она — истинный оборотень, и себя контролирует!

— Успокойся, — насмешливо сказал Берен. — И сядь. Мне ещё твоей истерики не хватало. Что ты намерен делать?

— Не открывать ворот, — всё ещё мрачно отозвался эльф. — Если это действительно нечисть, то просто так она не уйдёт. Да и мы не можем её выпустить, вдруг это кто-то из своих? Будем искать!

— Хорошо. Сегодня шестое вьюжня… У тебя неделя, плюс-минус пара дней… Панику в городе прекратить, Агафью похоронить, за знахаркой проследить. Действуй!

— Бедная, бедная Агафья! — причитала Марта, вертясь перед большим настенным зеркалом в солидной вычерненного дерева оправе. — Как думаешь, мне платочек красный к тулупчику одеть, али беленький наряднее смотреться будет?

— Кошмар! — кивнула Алесса, ловя ртом подкинутый орешек. Она сидела на диване в гостиной как раз напротив груды вываленной из шкафа одежды.

— Что? Что кошмар? — подпрыгнула травница, взмахнув обоими платками сразу.

— Бедная старая Агафья! Несчастная! А ты тряпку половую повяжи, всё равно правитель на тебя глазеть будет.

Травница фыркнула и решительно обмотала вокруг шеи белый пуховой платок. Не жаль ей Агафью вовсе, чего тут греха таить! Да никому не жаль, уж больно скверной была ростовщица. Похоронят её, да и позабудут, как камешек речной из туфельки вытряхнут.

— А Вилль-то вон как за нас беспокоился. За обеих! — кокетливо стреляя глазом, протянула травница.

— Угу! Кто ж ещё его стражничков от похмелья лечить будет.

— Дура ты, Леська, ой, ду-ура! — привычно вздохнула женщина. А какой бы мог сложиться квартет!

Марта размечталась, и её воображение нарисовало Берена Грайта, каким он был на свадьбе Ксандры и Эртана. Слегка подвитые по случаю торжества чёрные волосы локонами спускаются на плечи, длинные усы тщательно напомажены, тёмно-синий камзол с вышитым золотым грифоном туго обтягивает… травница прищурилась и несколько уменьшила градоправителя в области талии… туго обтягивает статную, крепкую фигуру. Вот это мужчина! И вдовый… Горько, конечно, да так распорядилась Привратница, а с Богами, как известно, спорить бесполезно… Да и нечего мужчине в самом расцвете сил одному куковать — хозяйка нужна!

Женщина развернулась к зеркалу крутым бедром и гордо подбоченилась. Как говорится, сорок пять — баба ягодка опять! В русых волосах не серебрятся первые проблески старости, карие глаза смотрят с вызовом, а упругости высокой груди любая молодуха позавидует. И никакая девка не превзойдёт Марту на кухне, а всем известно, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Да и рукодельница неплохая…

В комнате травницы в резном дубовом сундуке ждал своего часа загадочный рулон, заботливо обёрнутый тряпками и бумагой. Много лет он пролежал нетронутым, как осеннее воспоминание о пролетевшей молодости, о так и не рождённых детях. Не для кого было стелить собственноручно вышитое постельное бельё, как и не с кем делить постель. Пятнадцатилетней девочкой начала она работу, твёрдо зная, кто в первую брачную ночь будет дивиться мастерски вышитым белым голубям, воркующим на цветущей яблоневой ветви; Солнцу-Златогривому Жеребцу и Луне Среоброокой, жёнушке его ненаглядной; тугим пшеничным колосьям да кружевному блюду с яблоками, плетёному из ивовой лозы.[6] Русоволосый ладный Ивась, старший сын мельника, неоднократно пытался подсмотреть в окно, как продвигается работа у невесты, да безрезультатно — то водой из стакана глаза любопытные зальёт, то перец в нос с ладошки сдует… А не положено жениху любоваться на рукоделье до свадьбы! Начала Марта работать в первозвоне, да к златню не поспела, как ни торопил её Ивась.