Анатолий Дроздов - Смок - боевой змей Страница 14

Некрас спал до полудня следующего дня. Олята успел накормить змея (рыбу как всегда привезли рано утром), прибрать в большой конюшне, где обитал смок, и в маленькой, где в денниках стояли Дар и кобылка Некраса. Коней Олята вывел на луг пастись, спутав им ноги. Но не удержался, распутал Дара, оседлал его и несколько раз проскакал вокруг луга. Жеребчик шел ходко, чувствовалось, что с удовольствием — застоялся. Олята проскакал и на кобылке — для сравнения. Кобылка (Некрас ее никак не звал, а Олята окрестил Гнедой) бежала лениво, на ответ на понукания недовольно фыркала, и отрок с радостью заключил, что Дар лучше.

За этим занятием и застал его проснувшийся Некрас.

— Чей конь? — спросил, кивая на Дара.

— Мой!

Олята честно рассказал, как достался ему жеребчик и жалостно попросил не говорить воеводе.

— Сам увидит! — пожал плечами Некрас. — У Светояра глаз острый. Не отберет, не боись! Не такой человек… Нам второй конь надобен — не каждый раз случится, что воевода одолжит своего…

Святояр и в самом деле коня не отобрал. Он появился в Волчьем Логу спустя несколько дней и только зыркнул недовольно на Дара, щипавшего травку неподалеку от избы. Олята, боясь гнева гостя, старался угодить ему изо всех сил, подносил вареное да печеное (Оляна постаралась!), да подливал в кубок меду. Воевода по своему обычаю за едой все выспросил у Некраса, затем достал из сумы тяжелый мешок.

— Осьмнадцать гривен! Две ранее давал!

Некрас развязал мешок, подозвал Оляту и насыпал ему в пригоршню жменю тяжелых серебряных монет. Отрок онемел от неожиданности.

— Балуешь слугу! — заворчал Святояр. — Мало, что коня присвоил, так еще серебра гривну! За какие заслуги?

— Он разведал, что в Городце сено лежит, — спокойно ответил Некрас. — Твои люди до стен не добрели, а он внутри побывал. Убить могли! Как и тех…

— Малый еще, — уже тише, но все так же недовольно продолжил воевода. — Куда ему столько?

— Избу сожженную в веси заново поставить, орало купить, корову… Будет землю пахать, подать князю платить…

— Если так… — махнул рукой Святояр.

В ближайшее воскресенье Олята посадил сестру на жеребчика, и они поехали в Белгород — на торг. Там Олята сразу отправился в кожевенный ряд, где купил сестре красивые и прочные сапожки. Себе тоже выбрал сапоги — из воловьей кожи, высокие, с каблуками. Без каблука нога в стремени болтается, а у него теперь конь! Еще Олята купил сестре суконную шапочку, подбитую куньим мехом, отрез василькового сукна на свиту, затем повел к златокузнецам. Там, осмотрев выставленные в широком коробе драгоценности, приглядел серебряные серьги с бирюзой. Серьги были в виде полумесяца, подвешенного на цепочках, тот полумесяц и сиял голубыми камнями. Оляне серьги тоже приглянулись, но, услыхав цену (восемь ногат!), она только ахнула. Брат стал торговаться, но кузнец по злату уступил только одну монету.

— Дорого, Олята! — закрутила головой сестра. — Сам подумай!

— Ну и что! — не согласился Олята. — Подумаешь семь ногат… Еще выслужу!

— Верно! — сказал его кто-то сзади.

Двойняшки обернулись и увидели улыбающегося Некраса.

— Покажи!

Сотник взял у Оляты серьги, внимательно рассмотрел и вдруг ловко вдел в уши Оляны. Затем отступил на шаг и наклонил голову, оценивая.

— Невеста! Хоть сейчас сватов засылай!

Оляна вспыхнула.

— Плати! — велел сотник Оляте и повернулся к продавцу: — Мне тож серьги. Только золотые, и чтоб яхонты побольше…

«Это он Улыбе!» — догадался Олята.

Некрас быстро выбрал серьги, заплатил за них целую гривну, они пошли по торгу втроем.

— Мечи! Мечи! — раздалось неподалеку. — Острые, каленые — врагу на погибель, добру молодцу — на славу! Подходи! Выбирай!..

Некрас с Олятой, не сговариваясь, пошли на голос и оказались у воза, возле которого толпились вои. Воз был застлан сукном, поверх которого лежали мечи — кривые и прямые, с простыми рукоятями и отделанными серебром с камнями. Олята не удержался, схватил один.

— Ух! — только и сказал отрок, пальцем пробуя острие.

Некрас молча забрал у него меч, щелкнул раз-другой по клинку ногтем, затем положил его плашмя поверх шапки и попытался согнуть. Меч не поддался.

— Дрянь! — коротко заключил сотник, бросая меч обратно.

— Не гоже хаять добрую вещь! — укорил его продавец, кривоногий половец с бритой головой. — Не хочешь, не бери! Другие купцы найдутся…

— Я правду молвлю! — обиделся Некрас. — Железо в твоем мече сухое, мигом выщербится. Безоружных таким сечь можно, а вот коли на вое броня…

— И броню рассечет!

— Да? — сощурился Некрас. Оглядевшись, он взял с соседнего воза, где торговал кузнец, железный гвоздь-ухналь и положил его на край повозки половца. Одним движением вырвал саблю из ножен. Вои, толпившиеся у воза, расступились. Сабля описала сверкающий полукруг и с глухим ударом рассекла гвоздь пополам. Вои тут же окружили воз, с восхищенно рассматривая остатки гвоздя и ничуть не пострадавший клинок сабли.

— Теперь давай твоим! — весело скаля зубы, предложил Некрас. — Не останется щербины на мече — твоя правда, останется — моя…

Половец провел пальцами по лезвию некрасовой сабли и покачал головой:

— Твой меч три гривны стоит, а то все пять… Я по гривне отдаю. Чего же ты хочешь?

— Хитер! — засмеялся Некрас и отошел к соседнему возу, где брал гвоздь. Уплатил кузнецу белку за порчу и пошел к лошадям. Половец проводил его долгим взглядом.

— Кто это? — спросил он одного из воев, стоявших у его воза. — Ловко мечом управляется!

— Княжий сотник, Некрасом зовут.

Лицо продавца стало суровым.

— Побудь вместо меня! — велел он другому половцу, стоявшему поодаль. — Я отлучусь.

Бритый заспешил вслед Некрасу, но сотника догонять не стал. Следовал за ним в шагах двадцати-тридцати, стараясь не терять сотника и его слуг из виду. На выходе с торговой площади Некрас заметил женщину в рваной одежде и тремя детьми. Женщина, некогда очевидно красивая, стояла, понурив голову. Дети, мал мала меньше, окружали мать и жались к ней, словно цыплята к курице.

— Помоги, боярин! — тихо сказала женщина, поймав взгляд Некраса. — Дай хлеба детям. Со вчерашнего не ели.

— Откуда ты? — спросил Некрас, останавливаясь.

— Из Городца. Погорельцы.

Некрас потемнел лицом.

— Мне говорили, посад не сгорел!

— Мы в самом Городце жили, за стенами. Муж воем был у Ростислава, засекли его летось, а я с тремя осталась. Сотни Великого пришли, ругали нас, выгоняли на ночь в посад, чтоб сено их не запалили. Но его все равно запалили, и остались мы без крыши и совсем без ничего. Среди посадских родни у меня нет, я из дальней земли, приютить некому, пришла к князю милости просить. Зима скоро.