Дана Арнаутова - Колечко Страница 14

Тут же скрипка смолкла. Девчонка, обернувшись, недобро глянула на Раду. Не такая она оказалась и смуглая. Для цыганки — так и вовсе бледная. Красивая — да. И быстрая, как гадюка. Метнулась в сторону, исчезла среди людей, шарахающихся в стороны, будто от взбесившейся собаки. И скрипка затихла, захлебнувшись ужасом, разливающимся в воздухе, как гарь пожара, холодный запах гнилого болота, сладковатая вонь мертвечины.

Слетев с крыльца, Раду бросился к Марджелату, бессмысленно кляня себя за что-то и беспомощно надеясь, что все ему кажется, что еще можно что-то сделать, исправить, отменить… И от него люди тоже шарахались, словно и он, и Марджелату, медленно, с удивленной беспомощной улыбкой оседающий на землю — то ли чудовища, то ли прокаженные.

Он не успел совсем чуть-чуть. Нескольких мгновений недостало, чтобы подхватить упавшего Марджелату. Разметавшийся в пыли плащ, белое лицо с закушенной губой… Придерживая на коленях голову бессильно обмякшего друга, Раду орал, срывая голос, надсаживаясь грязной бранью и умоляя. Но люди бежали со двора, не оглядываясь. Хлопнула тяжеленная дверь, потом снова открылась лишь для того, чтоб кто-то выбросил их с Марджелату вещи подальше от крыльца. Оскалившись, Раду потянулся ладонью к пустому поясу, уже чувствуя успокоительный холод рукояти пистолета, но только застонал от глухого бессилия, видя, как закрываются изнутри прочные ставни на окнах гостиницы. Выбить дверь? А толку? Во что же они такое вляпались на этой треклятой развеселой свадьбе? И что делать? Марджелату лежал так тихо, что дыхания не было слышно. Сорвав непослушными пальцами пояс с начищенной пряжкой, Раду поднес ее к губам друга, поймал в свете брошенной кем-то керосиновой лампы еле заметное помутнение на полированном металле. Или показалось, что поймал? Боясь и поверить, и не поверить, нащупал жилу на шее. Пульс бился ровно, но медленно. Ругаясь сквозь зубы так, что всем предкам трактирщика и покойникам с местного погоста должно было стать тошно, он закинул руку Марджелату себе на шею, обхватил его и с трудом дотащил до пустого сарая на заднем дворе трактира, мрачно пообещав себе, что если кто-то попытается силой выставить их отсюда, поплатится дырой в брюхе.

Марджелату лежал, как мертвец, запрокинув голову, прикрыв глаза — в лице ни кровинки. Потом пошевелился. Радостно вскинувшийся Раду бросился к нему, но вместо того, чтобы очнуться, Марджелату, не приходя в себя, застонал, начал хватать открытым ртом воздух. Рванул рубашку, словно она душила его, заметался. Его корежило, ломало, скручивало волнами тяжелых судорог. Перепуганный Раду, вспомнив, как при нем лекарь помогал припадочному, обмотал платок вокруг щепки, сунул ее Марджелату между зубов и, навалившись на него всем телом, ждал мучительно долгие минуты, пока приступ не закончился так же внезапно, как и начался, а Марджелату не уснул, задышав неожиданно ровно и спокойно. Скатившись с него, Раду затравленно посмотрел на друга, понимая, что вряд ли на этом все и закончится. Поколебавшись, устроил Марджелату так, чтобы ему было некуда свалиться и не обо что разбить голову, вздумай повториться приступ. Вышел во двор, вытащил из седельной сумы так некстати оставленный там револьвер. Трактирщик, видите ли, косился на господ путешественников, а потом прямо сказал, что ракия у них в заведении крепкая, горячих парней у самих хватает, а потому с оружием на свадьбе делать нечего. Ну, ничего… Вот с трактирщика выяснение местных странностей и начнем, — зло усмехнулся Раду, прикидывая, как пробраться в эту проклятую крепость на большой дороге, минуя главное крыльцо. «Всю деревню перетрясу, если нужно будет. И тварь эту цыганскую найду — не будь я Заячья Губа. Ты там только держись, Марджелату…»

Звон падающих стаканов вместе с грохотом рухнувшей полки заглушил стон трактирщика. После гуляний ещё не всё прибрали, да вдобавок пришлось показать, что шутить тут никто не будет.

Раду присел рядом с хозяином трактира и сгрёб его за грудки. Тот вжался спиной в стену, со страхом глядя на ночного гостя.

— Что здесь происходит? Отвечай! Или проделать несколько дырок в твоей голове, чтобы ветер освежил мысли?

Появившийся перед носом трактирщика револьвер убедил того окончательно.

— Хорошо, — выдохнул хозяин. — Сядем.

Раду отпустил его и встал, делая шаг назад. Стоило только терять время.

Едва поднявшись, трактирщик крякнул, ухватился за бок и медленно потащился к ближайшему столику — полуразломанному, зато с недопитой бутылкой ракии и глиняными чарками. Раду последовал за ним.

— Спиридуши[1] вас принесли, не иначе, — буркнул тот, снова крякнул, покосившись на Раду. — Значит, давно дело было. Тёмное очень…

Заячья Губа нахмурился — не успели выпутаться из одного дела, тут же вляпались в другое. Впрочем, им не привыкать.

Трактирщик, решив, что молчание — прямое указание не останавливаться, продолжил:

— Временами появлялся у нас тут табор. Только не этот, что свадьбу гулял, а другой. Нечастыми гостями были, но…

Взяв бутылку, звякнул горлышком о чарку, быстро налил и опрокинул в себя. Раду приподнял бровь, но мешать не стал.

— Среди них цыганка была, Азой звали. Красавица, а пела уж — заслушаться, а она и рада стараться. И так приезжали они к нам несколько лет, а потом пропали. Пошли слухи, что случилось нехорошее, многие положили головы, в таборе драка была, а за Азой и вовсе морой[2] пришёл.

Раду не поверил своим ушам:

— Кто?

— Морой, — повторил трактирщик так просто, словно речь шла о жандармах. — Говорили, будто влюбилась она в одного парня, да только родня была против. Убили его, а Аза взяла да и прокляла всех. А потом случилась драка. Азу больше никто не видел, да и табор тут уже не появлялся. Я лишь раз видел Иоску и Нику, но и те сквозь зубы поздоровались и бегом со двора, будто им плохое собирались сделать. Даже сразу и не признал их, потом сообразил. А позже пришла из церкви жена и рассказала, как ночью у нас тут видели Азу. Бледная-бледная, идёт, будто плывёт, а смотрит — мороз по коже.

Раду похолодел. Вроде и сказку рассказывает, а на правду похоже. Сам чувствовал недобрый взгляд, сам видел целовавшую Марджелату девушку.

— Кто увидел?

— Да сейчас и не упомню, — рука хозяина снова потянулась к ракии, но Раду перехватил её. Не хватало ещё пьяных россказней. Трактирщик хмыкнул и положил руку на стол. — С тех пор она появляется здесь, если свадьбу играют. Появляется ближе к ночи, выбирает себе паренька поудалее и…

Сумасшедший порыв ветра ударил в окно, послышался звон битого стекла, осколки упали на пол. На миг Раду показалось, что не ночь заглядывала в оконный проём, а полные адской тьмы глаза молодой цыганки пытались утянуть к себе.