Виталий Сертаков - Зов Уршада Страница 14

— Дом Саади, у того, что слева, в руке — нож, — на языке ярлов быстро проговорил водомер. — Я не понимаю их речь, но, кажется, нас боятся…

— Нож я вижу, — не меняя ровного топа, отозвался огнепоклонник. Он с сожалением убедился, что встреченные люди — совсем не утонченные дворяне. Скорее всего если не дворовые рабы, то освобожденные. Однако вежливость не покинула ловца. — Если благородным господам неизвестно, где принимает знахарь, вероятно, вы подскажете, где ближайший постоялый двор. В нашем друге поселился уршад, но еще не поздно его спасти…

Рыбаки никак не отреагировали на слово «уршад», понятное на всех языках трех твердей, ведь синоним этого имени — смерть. Вместо того чтобы дать вразумительный ответ, они с воплями припустили через дорогу, обогнули трехэтажный особняк, едва не угодив под огромный синий экипаж, и скрылись в кустах.

Смеющаяся луна ухмылялась, повиснув над самым горизонтом.

— Почему они убежали? — растерялся воин.

— Я полагаю, дом Саади, нам надлежит выпустить на волю их рыбу, — глубокомысленно изрек водомер, примеряя странного покроя куртку. — Нам, несомненно, зачтется это благое дело, ибо нет зла в спасении невинной жизни.

— По крайней мере мы знаем, что твердыня носит имя Питера, — обнадежил себя Рахмани. — Очевидно, нам повезет больше, если мы обратимся не к рыбакам, а к праздной публике. Снорри, прекрати скакать по перилам, как глупая обезьяна. Скорее всего, именно ты отпугиваешь людей.

— Сдается мне, дом Саади, что они не видели не только живого водомера. — Снорри с усилием впихнул вторую пару рук в трофейный кафтан. — Напугал их не я, а ты.

Они постояли у круглой тумбы — на ней застыла фигура воителя со шпагой.

— Суворов, — прочел Рахмани. Имя ему ничего не говорило.

Слева и справа вздымались величественные дворцы. Ни единое окно не светилось. С шорохом промчались три безлошадных экипажа, мелькнуло удивленное женское лицо. Посреди площади, на железной паутине, раскачивался мигающий желтый глаз.

— О небо, он следит за нами! — воскликнул Снорри.

За площадью Ловца Тьмы ожидало еще одно потрясение. Впереди, посреди ухоженного зеленого сада, полыхал брат-огонь. Светлая северная ночь сжимала город в сонных объятиях, а брат-огонь плясал в каменной чаше, гордо и задорно, ни от кого не таясь. Возле него не несли вахту дежурные разжигатели, заготовители дерева и псаломщики. Подле гранитного жерла росло несколько чахлых кустиков и стояли обломки стен, покрытые золотыми письменами. Ни алтаря, ни обритых мальчиков с нарисованным на лбу третьим глазом, ни жертвенных животных. На подгибающихся ногах пошел Саади по хрустящей песочной дорожке, не замечая ничего вокруг. Неужели гигант Ормазда одолел в этом мире всех злых дэвов и установил справедливое правление разума? Неужели на улицах повсюду свободно пылают священные огни?

— Дом Саади, тебе плохо? — встревожился водомер. — Не подходи близко, это может быть ловушка. Разве ты слышал когда-нибудь, чтобы склавены или руссы, целовавшие папский крест, жаловали одновременно ваш святой огонь?!

— В краю честного и справедливого правления все возможно, — рассудил Саади. — Если ты такой трус, возвращайся под мост. Я не звал тебя сюда. Дай мне побыть наедине с братом…

И отважно шагнул к огню. Как и следовало ожидать, Снорри с недовольным ворчанием устремился следом. Вблизи Рахмани сразу почуял, что пламя играет за счет земляного газа. Ученика Слепых старцев постигло разочарование. Этот огонь не собирали жрецы из очагов всех сословий, его не добыли из молнии, его не принесли из тлеющего леса. Странная тихая поляна в центре столицы все меньше нравилась Ловцу. На стенах вместе с непонятными формулами благодарения были выбиты сотни имен на языке руссов.

— Храни нас, Царица рыб. — Водомер впервые за долгое время произнес молитву на булькающем диалекте Большой Суматры. — Сдается мне, дом Саади, что здесь выбиты имена несчастных, которых принесли в жертву огню… Разве ты не чуешь, что под нами, в земле, стонут кости невинных?

У Рахмани словно открылись глаза. Ему моментально стали ясны предчувствия и неприятная тяжесть, охватившая тело при входе в сад. Под лежбищем брата-огня когда-то, но не сегодня сгнили тысячи трупов. Кладбище в самом сердце города, немыслимо! Это все равно что зарывать прах у себя под постелью.

Неподалеку, с песнями и бренчанием струн, прогуливалась пьяная компания. Саади не стал их окликать.

— Нет… не может быть. Брат-огонь не жаждет смерти людей, — засомневался Ловец. — Здесь написано, что горожане отдают почести погибшим…

— Дом Саади, а вдруг это капище неприкасаемых хариджанов?

— Уходим отсюда, скорее! — Рахмани попятился, не отрывая глаз от хитрых языков пламени.

Почти бегом они вернулись на набережную. Редкие ночные гуляки в испуге расступались перед ними. Вскоре путники достигли места, где мелкая речушка, закованная в гранит, впадала в большую реку. Под горбатым мостиком, среди нефтяных пятен и мусора, покачивалось несколько лодок. Люди стояли в очередь; кто-то играл на инструменте, который Рахмани с радостью узнал.

Гитара! Как удивительно… На Зеленой улыбке гитарой владели только латины и франки, севернее этот чудесный инструмент был почти незнаком.

— Эй, ребята, прокатимся? — задорно окликнули их снизу. Сверкнул только ряд белых зубов и огонек курительной палочки. — Всего триста за час, все мосты покажу!

— Его лодка слишком мала для Поликрита, — засомневался Снорри. — И кажется, нас с кем-то путают…

— Эгей, да это буржуи! — оживился другой лодочник. — Плиз, ду ю вонт ту хэв э вери гуд тревел? Джаст фифти доллаз, плиз…

— Твои подозрения, Два Мизинца, кажутся мне обоснованными, — горько вздохнул Ловец. — Как только эти маги услышали ютландское наречие, нас сразу приняли за высоких господ. Возможно даже, за принцев крови…

Тем временем вокруг Ловца и водомера собралось человек шесть лодочников, на все лады восхвалявших прелести ночного катания. Все они беспорядочно выкрикивали призывные фразы на дурном британском, прусском и галльском диалектах. Зато на русском они пользовались совсем иными выражениями.

— Дом Саади, нас только что обозвали ослами, кретинами, жирными фирмачами, тупыми а-ме-ри-ко-са-ми… Что бы это значило? Дом Саади, я не узнаю тебя: ты не хочешь ответить на оскорбления?!

— Нет, Снорри, я жду, когда подойдет к берегу вон та прозрачная посудина, на которой спереди нарисованы зубы. И я рад, что эти люди нас обзывают. Это значит, что в глубине души они протестуют против чужеземного ига.