Ника Ракитина - Арбалетчики госпожи Иветты Страница 14

— Милочка, — сказала она, наворачивая на палец седой локон. — Ваша истерика в бассейне была просто безобразна. А ваша подруга, эта, как ее, Сэлли, вульгарна. Я ожидала большего.

У Эли дрогнули губы.

— Что вы здесь делаете? Я… закричу.

— Какой пафос! — бабка резко махнула рукой, сбив со стола статуэтку, что убедительно доказывало материальность явления. — Напоминает ваше сочинение, не находите? Заприте дверь!

Эля повиновалась.

— И оденьтесь. Только не это… — старуха подцепила парадное платьице ногтями, откинула, как испачканную половую тряпку. По своей наглости не учитывая факт, что сама сидит в одних (правда, сухих) трусиках в чужой комнате, вовсе не блистая красотой.

— Не копайтесь! У моей племянницы тоже не было вкуса, и она плохо кончила.

— Н-но… — пробормотала Эля.

— И скоренько смойте краску, девушке в ваши годы приличествует скромность.

Старуха побарабанила пальцами по столу в нетерпении, пока Эля трясущимися руками исполняла ее приказания. Надо было закричать, отпереть дверь, выскочить, позвать на помощь. Где-то здесь обретается наставница Герд…

— Садитесь и слушайте.

Старуха прошлась по комнате, твердо утыкая в ковер каблуки своих лаковых допотопных туфель.

— Терпеть не могу вранья. Эти олухи вам сказали, что вы выиграли конкурс. Милая моя, в ваши годы пора лишиться иллюзий.

Откуда-то в руках особы закачалась знакомая тетрадка. Эля потрясла головой.

— Сидите смирно, милочка. Не брызгайтесь. Так вот, — старуха вскинула голову. — Это бред, который способна выдать любая девица, не задумавшись. И это не только к вашему сочинению относится! Одно единственное искупает его беспросветную глупость — полная и абсолютная неканоничность текста. Потому умники из аналитической службы и угрохали лэргову уйму денег, чтобы организовать вашу поездку. В надежде, что с миссией вы справитесь и затраты окупите. Но все равно лучше присмотреть лично, верно?

— Кто вы?

— Детка, страна должна знать своих героев. Даже последняя дурочка в этой стране. А ты, по-моему, не совсем глупышка. Я права? — гостья по-птичьи наклонила к плечу увенчанную седыми буклями головку. Казалось, она сейчас опустит свой востренький носик и уклюнет.

— Ай! — вскрикнула Эля. — Там мышь!

И пока старушка сгребала свои древние косточки и лихорадочно озиралась, успела повернуть ключ, вывалиться из комнаты и с грохотом и воплями влететь в обиталище наставницы.

— Ой, помогите!! — с порога заорала она.

Ванька зыркал из-под ресниц, светил шоколадным брюхом, обцелованным шиповником. Шрамы были похожи на розовые и белые ниточки. Это юное дарование отнеслось к приказу своего командора серьезно, но с недоумением. А потому таскало Тошку по всем крепостным закоулкам и рассказывало жуткие истории. Истории эти касались почему-то исключительно невинных девочек, замученных в крепостных стенах злыми упырями, пауками, летучими мышами и арбалетчиками. Вероятно, Ванька питал надежду, что Тошка сама испугается, взвизгнет и убежит. Или сломает на крутом скате шею. И можно будет с чистой совестью идти об этом докладывать. Но Ваньке не везло.

Выдохшись, он уселся на вмурованную в камень чугунную пушку, теплую от солнца, и обреченно спросил:

— А знаешь?..

Тошка поправила шарфик на горле. Она немножко даже гордилась собой.

Отсюда, с бастиона, был хорошо виден полуобрушенный, засыпанный обломками и ветками, заросший бурьяном и густой крапивой склон горушки и внизу синий лоскутик моря. А от простора распахнутого неба кружилась голова.

— Не знаю, — сказала Тошка. — Красиво.

Ванька надулся, съехал с насеста и зловещим тоном сказал:

— Идем.

Комната была такой низкой, что Ванька, подпрыгнув, припечатал ладошками потолок. А невезучая Тошка задела теменем свисающий медный фонарь. Но зато три узких, как мечи, окна сияли лиловыми витражами. И солнце, падая сквозь них, расцвечивало черно-белый мраморный пол.

Ванька коснулся риски на стене, глубоко прочерченной в камне.

— Вот здесь…

— Что "вот здесь"?

— Здесь они ее замуровали.

И столь глубока и искренна была скорбь его голоса, что Тошка поняла — не врет. Самое время было визжать и бежать. Как подумаешь, что в толщине кирпича от тебя пребывает самый взаправдашний женский скелет! В общем, бр-р.

— Вообще-то, она сама согласилась, — утешил девочку Ванька. — Был в старину такой обычай.

— Соглашаться, чтоб муровали?!

— Ну да. Чтобы крепость не обрушилась.

— Строить лучше надо!

— Ты что! — Ванька покрутил пальцем у лба. Видимо, чем-то дорога ему была замурованная национальная героиня. А вот Тошка дорога не была. И пугать ее было можно без зазрения совести. И тогда она уселась в единственное на всю комнату кресло и самым беззаботным тоном спросила:

— А дальше?

Ванька взгромоздился на краешек покрытого вытертым плюшем стола, нахохлился и сказал в колени:

— Был самый темный час перед рассветом, когда комендант крепости Свет Асселин…

…Был самый темный час перед рассветом, когда комендант крепости Свет Асселин вышел на плоскую площадку Девичьего бастиона и наклонился над парапетом. Мальчик-ординарец, привалившись к стенке и зажав фонарь между коленями, тут же задремал. Вился туман, наползая от реки, закручивался спиралями, дымными прядями; кружил голову. Из всего бесконечного дня вспоминались только свежая заплата раствора на поврежденной стене и раздувшийся лошадиный труп. И еще надо почистить колодец. То, что достают из него, уже похоже на хорошо разбавленную грязь. А отважные наскоки и поединки — для геройствующих мальчиков. Губы зашептали неслышно: "Ревнительница Гизора, освятившая своей кровью эти камни…" Громкий крик заставил Асселина очнуться. Кричали с гласиса — ровной, насквозь простреливаемой площадки по ту сторону рва.

— Э-эй! Давай коменданта!

Голос был как будто знакомый. Неприятный, с хитрецой голос.

Ординарец проснулся и встал рядом, сонно протирая глаза. Свет почти не различал его, догадывался по шороху.

— Ну, я комендант! — звучный зык перекрыл разделяющее расстояние.

— А чем докажешь? — в тумане презрительно хмыкнули. И тут мальчишка — то ли со сна, то ли от детской гордости и глупости приоткрыл заслонку у фонаря.

Всхлип выстрела. И чье-то тело упало, заливая горячим, в руки Асселина. Не ординарца — вон он шипит и нехорошо, тоскливо ругается, припав за парапетом. На выстрел сбегаются, кто-то стреляет в ответ. Асселин стоит на коленях. Откуда эта девочка, что подвернулась под пулю? Он ее где-то видел. Перевязывала раненых? Носила воду? Здесь, в крепости теснится весь Гиссар. Немудрено проглядеть. Только вот, он, Асселин, готов поклясться Мечом желаний, что за миг до выстрела ее здесь не было. Ординарцу валяться на камнях в луже собственной крови. Или… ведь целили в него.