Лорд Дансени - Дочь короля эльфов Страница 14

Неожиданно тролль вспомнил о цели своего путешествия и о грозном послании, которое он принес.

– А где принцесса Лиразель? – спросил он колдунью.

Без лишних слов Жирондерель указала ему путь в башню принцессы, так как понимала, что не существует таких средств и нет у нее такой волшебной силы, которые могли бы одолеть руну короля эльфов.

Но только тролль повернулся, как в детскую вошла сама Лиразель. Он низко поклонился госпоже Страны Эльфов, разом утратив все свое нахальство перед сиянием ее красоты. Тролль опустился на одно колено и вручил ей руну своего короля. Когда Лиразель взяла свиток, ее сын принялся звать мать, требуя, чтобы тролль попрыгал еще немножко, а кот прижался спиной к очагу, зорко следя за всеми. Жирондерель молчала.

Тролль вдруг вспомнил травянисто-зеленые чаши затерянных в лесах озер, возле которых обитало его племя, представил невянущую красоту цветов, которых не касается жестокое время, и подумал о глубоких и насыщенных красках и вечном покое своей страны. Его миссия была завершена, а наша Земля успела ему порядком надоесть.

Несколько мгновений ничто в комнате не двигалось, кроме ребенка, подпрыгивающего в кроватке и, размахивая ручонками, требующего новых трюков. Лиразель молчала, сжимая в тонких пальцах свиток, и коленопреклоненный тролль перед ней был недвижим словно изваяние. Замерла колдунья, и злобой горели желтые кошачьи глаза. Часы стояли.

Наконец принцесса шевельнула рукой, и тролль поднялся на ноги, колдунья вздохнула, и – видя, что тролль поскакал прочь – успокоился бдительный кот. Хотя малыш продолжал требовать, чтобы странное существо вернулось, тролль не мешкая слетел вниз по длинной винтовой лестнице и, выскользнув сквозь ворота башни, понесся обратно в Страну Эльфов. Стоило ему пересечь порог, как часы в детской снова пошли.

Лиразель посмотрела на своего сына, посмотрела на свиток, но разворачивать пергамент не стала, а, повернувшись, понесла его с собой. Очутившись в своих покоях, она заперла пергамент в ларец и оставила его там непрочитанным. Инстинкт подсказывал ей, что одна из самых могущественных рун ее отца, которой она так боялась, когда бежала из своей серебряной башни, прислушиваясь к тому, как шаги короля эльфов гремят по бронзовым ступеням, пересекла-таки границу сумерек, написанная на этом самом пергаменте. Она знала: стоит ей только развернуть свиток, как руна предстанет ее глазам и унесет отсюда.

Когда руна была надежно замкнута в ларце, Лиразель отправилась к Алверику, чтобы рассказать ему, какая страшная опасность ей грозит. Но Алверик был столь сильно озабочен ее нежеланием дать младенцу имя, что в первую очередь спросил, не изменила ли она своего решения. Лиразель в конце концов предложила наречь сына чудесным эльфийским именем, которое в известных нам полях никто не смог бы произнести. Но Алверик ни о чем подобном и слышать не хотел. Он считал это очередным капризом, который – как и все капризы Лиразель – нельзя было объяснить привычными причинами. Странные прихоти Лиразель тем больше тревожили Алверика, что ни о чем подобном в замке Эрл никто никогда не слыхивал и никто не брался объяснить их ему или помочь советом. Он стремился к тому, чтобы Лиразель подчинялась освященным веками традициям, а она руководствовалась какими-то непонятными фантазиями, которые являлись к ней с юго-восточной стороны. Он говорил ей, что людям, дескать, пристало уважать традиции своей земли, но Лиразель не желала признавать его аргументов. Когда они в конце концов разошлись по своим покоям, Лиразель так и не рассказала Алверику о грозящей ей опасности, ради чего она, собственно, и приходила.

Из комнат Алверика она снова отправилась к себе в башню. Посмотрела на ларец, который горел в лучах заходящего солнца, и сколько она ни отворачивалась, ее так и тянуло взглянуть на ларец еще раз. Это продолжалось до тех пор, пока солнце не закатилось за холмы и в наступивших сумерках не дотлели последние отсветы вечерней зари. Тогда Лиразель уселась возле распахнутого окна, выходящего на восточные холмы, и долго сидела в темноте, любуясь звездами, усеявшими небосвод. Надо сказать, из всего нового, что узнала Лиразель с тех пор, как переселилась в поля, которые мы знаем, больше всего удивлялась она именно звездам. Ей нравилась их неясная, лучистая красота, и все же, задумчиво глядя на них сейчас, Лиразель была печальна: Алверик не разрешил ей поклоняться звездам.

Но как же тогда она сможет воздать звездам должное, если ей нельзя поклоняться им? Как сможет она поблагодарить звезды за их красоту и восславить их дарующее радость спокойствие? Лиразель почему-то подумала о своем сыне, а потом вдруг увидела на небе созвездие Ориона. И тогда, бросая вызов всем завистливым духам Земли и глядя на бриллианты Орионова пояса, которым она не должна была поклоняться, Лиразель посвятила жизнь своего ребенка небесному охотнику и нарекла его в честь этих великолепных звезд.

Когда Алверик поднялся к ней в башню, Лиразель сразу рассказала ему о своем решении. Он сразу согласился и одобрил решение жены, так как все жители долины придавали охоте большое значение. В душе Алверика вновь пробудилась надежда, от которой он никак не хотел отказываться. Он подумал, что Лиразель, наконец-то уступив ему в выборе имени для сына, станет отныне рассудительна и благоразумна и будет руководствоваться освященными веками традициями, поступая так, как поступают обычные люди, навсегда позабыв о своих странных прихотях и капризах, что приходили к ней из-за границы Страны Эльфов. И тут же, пользуясь случаем, он попросил ее уважать символы веры Служителя, так как еще ни разу Лиразель не воздавала им должное и не знала, что более свято – его колокол или его подсвечник, и не желала слушать ничего из того, о чем твердил ей Алверик.

На этот раз Лиразель ответила своему мужу благосклонно. Он обрадовался, решив, что теперь все будет в порядке. Однако мысли принцессы были уже далеко, с Орионом – она никогда не могла подолгу задерживаться на чем-то мрачном, как не могла и жить в печали дольше, чем мотыльки без солнечного света.

Ларец, в котором была заключена руна короля эльфов, простоял запертым всю ночь.

На следующее утро Лиразель уже почти не думала о руне, потому что вместе с сыном и мужем должна была отправиться к Служителю. Жирондерель тоже пошла с ними, чтобы ждать снаружи. Зато жители селения Эрл, все, кто мог позволить себе оставить полевые работы, явились к скромному святилищу. Были среди них все, кто говорил с отцом Алверика в длинной красной зале. И радостно было им видеть, что мальчик силен и не по годам развит. Столпившись в святилище, они негромко переговаривались и предсказывали, что все будет точно так, как они задумали. А потом выступил вперед Служитель. Стоя в окружении своих священных предметов, он нарек мальчика Орионом, хотя ему, конечно, хотелось бы назвать малыша именем какого-нибудь праведника, на ком уж точно лежала печать святого благословения. И все-таки он был рад видеть мальчика у себя и дать ему имя, так как род, обитавший в замке Эрл, для всех жителей долины служил чем-то вроде календаря, по которому они наблюдали смену поколений и отмечали ход столетий. Потом Служитель склонился перед Алвериком и был предельно вежлив с Лиразелью, хотя его любезность и шла не от сердца, ведь в сердце своем он ставил эльфийскую принцессу не выше морской девы, которая отреклась от моря.