Алексей Зубко - Специальный агент преисподней Страница 14

А в ответ только вздохи-охи со всех сторон. Да скрип колышущихся ветвей.

– Не укажете дорогу к ручейку?

– Укажу. Иди за мной.

– А где вы? – озираясь, поинтересовался я.

– Здесь.- Голос раздался совсем рядом, в какой-то паре метров, но, сколько я ни таращился в том направлении, рассмотреть что-либо мне не удалось.- Сюда…сюда…

Делать нечего, двигаюсь на голос.

Пофыркивая, дорогу перед самым носом моего олешка пересек матерый еж, который, как известно, самый страшный зверь в лесу.

Через десять минут мне в голову закрались первые сомнения, а еще через десять я остановил «скакуна» и окликнул проводника:

– Подожди, ты куда меня ведешь?

– По кругу.

– Зачем?!

– Что хочу, то и делаю. Лес мой, и я здесь хозяин.

– Но, дедушка Па… Пихто… будь человеком! – взмолился я.

– Ты что, совсем тупой? – перебил меня он.

– Это почему?

– Леший я. Понимаешь? ЛЕ-ШИЙ! – по слогам повторил он.

– Какой леший? – опешил я.

– Хозяин леса.

С этим все понятно. Тоже мне Сусанин выискался.

– Ах хозяин?! – Закипая, я погрозил темноте кулаком и поддал оленю каблуками под ребра.- Ну погоди, дай я только догоню тебя.

От столь некорректного обращения мой скакун заржал, что тебе настоящий жеребец, и огромными скачками понесся вперед.

А где-то ма задворках сознания бьется, подогревая злость на виновника моей задержки, мысль о несчастном хуторке, жителей которого я должен предупредить,

Еще миг, и я настигну шутника. Не вижу его, но чувствую – он рядом. Шелестит впереди опавшей листвой.

Не собираясь бить, а желая просто напугать, выхватываю меч и, крутя им над головой, издаю злобный крик, который должен нагнать ужаса на преследуемого.

Внезапно деревья расступились, и оказалось, что я несусь лоб в лоб на огромный отряд конников. На тропинке еще не совсем темно, кое-какие отблески зарева прорываются сквозь прорехи в густых кронах деревьев. Даже нескольких деталей, цепко выхваченных быстрым взглядом, хватает, чтобы узнать в них тех степняков, о нападении которых я должен был предупредить хуторян. Впереди, отсвечивая красным, мелькнула хвостом лисья шапка.

– А-а-а!!! – Мой крик становится все больше похожим на вопль ужаса.

Пытаюсь развернуть оленя, но он, словно обуянный жаждой сражения, прет прямо на колонну наездников, выставив вперед рога и гневно фыркая.

Что сейчас будет?!

– Шайтан!!! – верещит тысяча с лишним глоток, и степняки дружно бросаются наутек, с ходу развернув коней и не делая даже попытки напасть или остановить меня.

Но куда там низкорослым лошадкам степи до гордого оленя, владыки снежных равнин? Говорят, когда начинают набухать первые весенние почки на деревьях, когда из вечной мерзлоты появляются ручейки талого льда, а северных оленей охватывает стремление продлить свой род, то даже страшные белые медведи забиваются в берлоги, а грозные моржи перебираются на дрейфующие айсберги – от греха подальше.

Он настигает их и принимается яростно кусать за круп ближайшего конягу.

– А-а-а!!! – У самого в ушах звенит, но замолкнуть не могу.

Кони испуганно ржут, степняки голосят, словно женский полк, в чей слаженный строй ненароком забежала мышь. Они, призывая меня оставить их в покое, обещают богатые дары – откуп.

Я-то не против их предложения, но в данный момент мое мнение ничего тут не решает. Какая демократия – вы о чем?

Поняв, что его настигли, оказавшийся последним степняк с визгом выхватывает саблю и пытается ударить меня.

Уклоняюсь и бью в ответ.

Крик обрывается, и тело разваливается надвое.

Кровь брызжет в лицо.

А моего воинственного оленя это только больше ярит, он, словно берсеркер, рвется в самую гущу врагов, тряся рогами и скаля зубы. А уж звуки, издаваемые им,- собака Баскервилей отдыхает.

Со всех сторон на меня обрушивается острая сталь. Остается лишь защищаться. Одни удары отражать, другие приходятся по их же собратьям-степнякам, до третьих стараюсь дело не доводить, принимая превентивные меры.

– Шайтан! Дэв!

Так и мчимся по узкой тропинке, словно по коридору, где вместо стен – деревья: впереди степняки, погоняя коней в надежде убежать от злобного шайтана, сзади озверевший олень, среди предков которого, судя по поведению, были как минимум саблезубые тигры.

Орда вытянулась в живую многометровую змейку, длина которой ежеминутно сокращается, по мере того как мой меч, исключительно в целях самозащиты, достает очередного противника.

Лишившись седоков, лошади очень быстро понимают, что их спасение от острых оленьих зубов в лесной чащобе, и сворачивают с тропинки. Их уже не пугают даже медведи и дикие волчьи стаи.

Моя рука налилась тяжестью, пот заливает глаза, но нет времени снять шлем и вытереть лоб. Я уже не ору словно полоумный – к чему? – вокруг такой шум, что моего голоса просто никто, кроме меня самого, не услышал бы, а голосовые связки сели и способны лишь на шепот.

Сбившись со счета, бросаю это бесполезное занятие и начинаю хвалить себя родного. За то, что не брезговал заниматься спортом, поддерживая тело в хорошей спортивной форме, за то, что обзавелся таким чудесным мечом, который остр и легок… На ум неожиданно пришло, что лучшее оружие куют гномы.

Отражая очередной выпад, неосторожно открылся, и вражья сабля с силой ударила в грудь. Дыхание сперло, в глазах потемнело… Взвыл, ликуя, степняк, но недолгой была его радость – покатилась отрубленная голова по

земле, пока копыта оленя не раздавили ее, как перезрелый арбуз.

Со свистом втянул в себя воздух. В глазах прояснилось. Жив! Выручила кольчужка, спасла, родимая.

Не знаю, сколь долго продолжалась эта безумная гонка, но наконец-то она закончилась. Орда налетела на богатырский разъезд. Первые полегли под мечами, как пшеница под серпом жнеца, остальные бросили оружие и сдались, совершенно вымотанные страхом и- гонкой.

Олень перешел на медленную рысь, тяжело дыша и роняя с губ пену.

При моем приближении богатыри схватились за мечи, испуганно крестясь:

– Изыдь!

Опустив меч, я окликнул Добрыню, выделяющегося среди русских воинов ростом и статью:

– Да вы чего? Свой я!

– Товарищ Бармалей? – растерянно уточнил он, не веря своим глазам. Олень вроде похож, но…

– Да я это, я,- снимая шлем, подтвердил я.

Пленных связали и построили в колонну.

– Триста двадцать семь,- доложил Добрыне седовласый богатырь.

– Всего? – недоверчиво переспросил я, переведя взгляд с богатыря на свой окровавленный меч, затем медленно обернулся – на тропе там и сям чернели бу

горки человеческих тел – и без чувств сполз с оленьей спины.