Кит Ломер - Похититель тел Страница 14

— Прочь! Будьте вы прокляты! — кричал он. — Мало мне горя, еще не хватало, чтобы меня клевали кровожадные какаду!

Птицы все слетались. Издавая негодующие пронзительные крики, они кружились над головой Лафайета. Он пятился по ветке. Птицы преследовали. Лафайет уперся спиной в гигантский ствол. Теперь вокруг него хлопало крыльями не менее дюжины птиц.

— Подождите, по крайней мере, пока я не умру! — кричал он.

Внезапно рядом раздался резкий свист. Все птицы в мгновение ока разлетелись. Ветвь под ногами Лафайета слегка задрожала. Лафайет насторожился. Показалась маленькая изящная фигурка, окутанная плащом из перьев.

— Нет, не плащом, — О'Лири присмотрелся повнимательнее, — крыльями.

В десяти шагах перед ним стоял еще один человек-птица.

Мужчина был узкоплечий, узколицый, с длинным острым носом, поджатыми губами и треугольными бровками над светлыми сверкающими глазами. На нем были облегающие зеленые брюки, свободная туника, украшенная золотыми петлями на манжетах. Ноги босые. Длинные хрупкие пальцы ног захватывали грубую кору.

— Ит ик икик; риз изит тиз тиззик ик? — спросил пришелец высоким музыкальным голосом.

— Извините, — сказал Лафайет, замечая, как неловко слетело слово с его губ. — Я не… ох, не понима-а-ю вашу т-а-а-рабарщину.

— Тиб, ит, ик икик; рзи изит тиз тиззик ик, изйик! — Тон летающего человека был нетерпелив, но вряд ли Лафайет это заметил. Какой-то частью своего ума он воспринимал лишь серию свистящих отрывистых звуков, но другой — различал смысл речи:

— Я спросил, в чем дело? Ты что, ел ягоды сники?

— Не, — ответил Лафайет, но почувствовал, как произнес нечто вроде «ниф». — Я думал, может, этот зик-зик нашел червяка зазз, — ясно проступил смысл сквозь жужжание и пощелкивание.

— Я думаю, они пытались меня живьем съесть, — сказал О'Лири и услышал, как сам выводит такие же рулады.

— Хаз, ты хорошо себя чувствуешь? — Летающий человек подошел быстрой семенящей походкой. — Ты говоришь, как будто у тебя каша во рту.

— Если честно, — ответил О'Лири, — я не слишком хорошо себя чувствую. Боюсь, у меня головокружение от высоты. Ты не мог бы мне сказать, как быстрей спуститься?

— Сбоку, конечно, как же еще? — Летающий человек удивленно уставился на Лафайета. Он скользнул взглядом по крылу О'Лири, которое тот прислонил к стволу для опоры. — Эге… похоже… вот те раз, чего ж ты молчишь? Или это фриблярная кость сломана, или ковылять мне по земле!

— Полагаю, — ответил Лафайет, но вдруг ему показалось, что голос раздается откуда-то издалека. — Полагаю… это так… к тому же…

Сознание покрыла пелена тумана. Он сообразил, что его подхватили чьи-то руки, слышал над собой щебетанье и свист, чувствовал, что его несут по неровной тропе, поднимают, тянут. Он ощущал приступы боли от перелома, слабые и отдаленные, а потом — момент давления — давления внутри костей, в мозгу, мгновение странного головокружения, будто мир вывернулся наизнанку.

Затем была прохлада и тьма и запах камфары; он утопал в мягкой постели под шепот, растворившийся в мягком зеленом сне.

— Уже три раза, — проговорил он, просыпаясь. — Мой череп больше не выдержит.

— Чего, Тазло, милый? — прошептал мягкий нежный голос.

— Ударов тупым предметом, — ответил О'Лири.

Он с трудом открыл глаза и взглянул на пикантное женское лицо, склонившееся над ним с выражением нежного участия.

— Бедный Тазло. Как это случилось? Ты всегда так искусно летал…

— Ты правда здесь? — спросил Лафайет. — Или это еще сон?

— Я здесь, мой Тазло. — Мягкая рука с изящными пальцами нежно дотронулась до щеки Лафайета. — Очень больно?

— Очень, если учесть, что мне пришлось вынести. Странно. Хожу месяцами, да что там месяцами — годами, ни разу не споткнувшись, и вдруг — бам, плюх, бах! И мою голову начинают использовать как макет для отработки ударов. Вот как я всегда могу сказать, что приключение начинается. Но больше я уже не в силах терпеть.

— Но теперь ты в безопасности, милый Тазло.

— У-у-у-х, — он лениво улыбнулся девушке. — А вот и награда за непоседливый образ жизни: эти восхитительные сновидения перед пробуждением.

Он осмотрел комнату. Она была круглая, стены из дерева вертикальной структуры. Темный отшлифованный пол, очень высокий потолок, теряющийся в сумраке, сквозь который пробивался луч света. У кровати, на которой он лежал, была резная подставка и мягкий как пух матрац.

— Полагаю, минуту спустя я обнаружу, что сижу на острой ветке на высоте сто ярдов над узким ущельем, которое поросло кактусами или кишит крокодилами, — покорно сказал он, — но пока мне не на что пожаловаться.

— Тазло, пожалуйста… — Ее голос прервался от сдавленных рыданий. — Говори вразумительно, скажи, что ты знаешь меня, твою маленькую Сисли Пим.

— Ты Сисли Пим, моя милая?

— Я Сисли Пим, твоя суженая! Ты меня не помнишь?! — Миниатюрное личико сморщилось от слез, но она сдержалась усилием воли и выдавила слабенькую улыбку. — Но ты не виноват, я знаю. Это ты ударился головой и стал странным.

— Я странный? — Лафайет снисходительно улыбнулся. — Я единственный нормальный во всем этом глупом сновидении, нет, ты, Сисли, не глупость, ты просто восхитительна…

— Ты так считаешь? — Она очаровательно улыбнулась. При слабом освещении Лафайет решил, что ее волосы похожи на султаны из перьев. Бледно-фиолетовые, они обрамляли ее лицо сердечком.

— Да, конечно! Но все остальное — это мои типичные сновидения перед тем, как проснуться. Вот и этот язык, на котором я говорю, всего лишь плод моего подсознания для завершения окружающей картины — просто тарабарщина какая-то, но сейчас он кажется вполне осмысленным. Плохо, что я не могу записать это на магнитофон. Интересно было бы узнать, имеет ли этот язык свою систему, или это просто набор случайных звуков.

— Тазло, пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь! Ты… ты даже говоришь не по-своему!

— Действительно, — признал О'Лири. — На самом деле меня зовут Лафайет О'Лири. Но не пугайся, я не опасный.

— Тазло, не надо! — прошептала Сисли. — Вдруг Уизнер Хиз тебя услышит?

— Кто это?

— Тазло, Уизнер Хиз — смотритель Таллатлона! Он может не понять, что ты просто бредишь, потому что ударился головой! Он может всерьез принять твои речи, будто ты кто-то другой! Вспомни, что случилось с Фуфли Ханом!

— Боюсь, я забыл. Что случилось с бедным стариком Фуфли?

— Они… Они заставили его слушать пение до умопомрачения.

Лафайет прищелкнул языком:

— Сисли, если уж кто высидит на концерте королевской филармонии Артезии, то никакой другой хор ему не страшен. — Лафайет сел и ощутил острую боль в пояснице. Эта боль начиналась где-то в воздухе фута на два выше и влево от лопатки. Он повернул голову и увидел кипу белых повязок, из которых торчали довольно грязные золотисто-коричневые перья.