Андрей Марченко - Люди, дружившие со смертью Страница 14

В этот раз мы появились у фермы ранним утром – почти ночью. Но и теперь нам не удалось застать их врасплох. Пока мы ехали их владеньями, то там, то здесь было видно огни костров – кто-то коротал время в ночном. Имея под боком постоянный спрос на ездовых лошадей, было бы глупо на это не зарабатывать. Как-то им удалось передать весть в усадьбу, и хозяин ждал нас сидя на крылечке. Поздоровавшись с нами, он вывел из конюшни огромного першерона и протянул тубу с документом на мост. Я просмотрел его быстро, даже не спускаясь на землю. Где-то за холмами начинался рассвет, но на ферме еще стоял сумрак, и вчитаться в буквы не было никакой возможности. Да и желания тоже не было. Не обмолвившись и тремя словами, мы расстались. Тролль услышал нас издалека, и ожидал, стоя посреди моста. Но если бы я сказал, что он просто стоит, я бы солгал. Ни секунды он не был неподвижен – перекатывался с ноги на ногу, что-то царапал в пыли башмаками. Одет он был в фантазийные бриджи, рубашку цвета цыплячьего пуха и жилет, пошитый из разноцветных кусков материи. На ногах были башмаки с загнутыми носками. Я подумал, что мне встречались шуты, подбирающие себе в гардероб вещи более сдержанные. Не хватало только бубенцов и колпака паяца. Хотя что-то в этом было – в дневном свете он совсем не походил на монстра, на нежить. Действительно – шут, деревенский увалень, персонаж бродячего паноптикума. Кожа, не сокрытая одеждами была покрыта рыжей, не слишком густой шерстью. В лапах он сжимал трость – младшую сестру того полена, с которым я встретил его впервые. Она была чуть потоньше, но где-то такой же длины. Я не знаю, зачем он ее выломал – как подорожний посох или как оружие.

– Брось оглоблю, – крикнул я ему, когда мы подъехали. – У тебя будет лошадь, но где та телега, в которую ты собрался ее впрячь? Тяжеловоз чуял нежить – когда тролль подступил к ней, она начала уходить в сторону. Я подумал, что идея про телегу не так уж и плоха. Рядом с троллем ломовой мерин выглядел если не как пони, то уж наподобие жеребца – точно. Эршаль запрыгнул с седло и мерин просел под его весом. Но выпрямился и сделал несколько шагов.

– Мерина, если что, Йенс зовут… – бросил я. – Ади, познакомься – это Эршаль, тролль… Эршаль – это Ади… человек… Оба хором ответили, что очень приятно. Хотя по лицам было видно отлично видно: врут…

Наша дорога пробежала через десятки мостов. Конечно, большинство из них были обыкновенными деревянными, переброшенными через ручьи, которые проявлялись лишь после большого дождя. Но были и весьма почтенные, солидные мосты. Но тролль не спешил сделать выбор. С ужасом я стал понимать – ему понравилось путешествовать: он с непосредственностью то ли ребенка, то ли идиота крутил головой, забрасывал нас вопросами. Выглядело это чудно – существо старше нас может быть на тысячелетие, вел себя как бурсак в начале своей карьеры. Впрочем, тролли, коль живут дольше, и время считают иначе. Возможно тысячелетие тролля как раз соответствовало возрасту ваганта. Наша дорога проходила мимо столицы провинции и я предложил завернуть. Ади был против посещения Маца-О, хотел обойти его стороной, но вместо этого я спросил у Эршаля, хочет ли он заехать в город. Тролль неопределенно пожал плечами.

– А ты вообще когда-то в городах бывал, – начал Ади, вероятно пытаясь запугать тролля и перетянуть на свою сторону.

– Что за вопрос! – возмутился тролль: Был, конечно… Мы не учли одного: тролль не был никогда в городах человеческих. Существо, живущее многие сотни лет, может себе позволить не спешить. Живущий долго никогда не бросится под копыта коня, чтоб выиграть несколько мгновений, и, возможно, потерять жизнь. Такой, если будет опаздывать – не важно насколько: на минуту или на день, он уйдет в сторону и подождет, будто у него впереди вечность. Зато и окружает себя вещами, которые могу служить им долго. Дольше, чем они смогут прожить. Говорят, эльфьи города строились навечно. Но когда они уходили, они все сравняли с землей, и теперь некоторые люди откапывают их, чертят схемы улиц и гадают, насколько прекрасны были дома, которые когда-то их наполняли, какие достойные, гордые существа здесь жили. Ровные линии – без попытки что-то упростить, срезать. Но Маца-О был городом исключительно человеческим.

Великий город Маца

О! В нем сколачиваются состояния и рушатся надежды. В нем вечно что-то горит – то ли огонь жизни, то ли гусь в духовке. Но в любом случае копоть стоит жуткая. Неспешная река О, воды которой если замедлятся еще немного, то потекут в обратную сторону. Воды, в которых будто растворена механическая радуга, с цветами злыми, резкими, человеческими. Красильни, дубильни, бойни – чего только они не льют в эту реку. И мне не хотелось бы встретиться с рыбами, кои смотрят на дома этого города из-под мутной воды. Мосты города Маца-О – деревянные и каменные, пешеходные на четырех канатах, частные. Барки и галеры, скользящие по грязной воде, зеваки, свисающие с перил и норовящие попасть плевком в темечко пассажиров галер. А этот воздух… В этом городе народец скуп, и даже воздух кажется бедным, спертым, стиснутым меж жерновами домов. Здесь не любят чужаков, но работать не любят еще больше. Опасайтесь ходить по улочкам этого города в одиночку и без оружия. Ибо сточные канавы несут в реку не только бычью кровь. Тут почти нет старожилов – хоть город и древен, самые древние династии едва наберут три века. В былые времена я часто бывал здесь – когда-то здесь поселился мой прадед и теперь по улицам, верно, ходили позабытые мною родственники. Но моя бабка не пожелала здесь оставаться. Иногда я ее понимал. Но я любил этот город. Любовью странной, непонятной и для себя. Вероятно, так можно полюбить ядовитую змею, так относятся к своей болезни – незаразной, не смертельной, но и неизлечимой… В этом городе я видел большую игрушку, законы, царящие здесь, были для меня непонятными, и что самое приятное, не всегда обязательные для соблюдения. Люди здесь вечно спешат. Вечно спешат – и никогда не успевают. Не успевают жить – тут даже влюбленные целуются на бегу. Как-то так получалось, что обыкновенно я оказывался в этом городе в одиночку. Мне было забавно, когда меня принимали а местного, спрашивали дорогу. Я от души старался помочь, иногда это удавалось, но чаще нет. Все же я не знал этот город досконально За первую четверть часа пребывания в городе нас пять раз облаяли собаки, три раза попросили милостыню, чуть не облили из окна обмылками, попытались срезать сумку прямо с лошади у Ади. Сколько раз нас обругали – я просто не считал. Тут ругались все и на всех, не сколько по причине а по привычке. На въезде в город у нас попытались проверить документы. Но приемлемые бумаги оказались только у меня. У тролля, если не считать дарственной на мост, не было ничего, а у Ади что-то, что он предпочел не показывать. В ход пошли деньги – за серебряную монетку они сделали вид, что не узнали Ади, а в своей книге записали «Капитан Дже Кано с двумя спутниками». Если бы я дал им не монетку, а две, то они бы не сделали и этого. Мы не собирались останавливаться здесь на ночь – в местных гостиницах водились блохи, поджарые как борзые и голодные, словно волк зимой. Но от соблазна пообедать горячим, сидя за столом, я отказаться не смог. Жители города гордились каменными набережными, величественными церквями, древней крепостью. Они кичились широкими улицами с огромными домами, восторгались светом уличных фонарей, которые превращали ночь в день, ночной жизнью. Но вот, незадача, спроси вы у заезжего, чем знаменит Маца-О, он бы скорей ответил одним словом – базаром. И надо признать – на это были причины. Камень набережных порос мхом и водорослями, местную крепость строили заезжие мастера, дома больше походили на мавзолеи, чем на пристанище простых смертных, на широких улицах неуютно маленькому человеку а над городом постоянно висела смесь пыли, дыма и тумана, превращая обыкновенный день если не в ночь, то в сумерки. Но базар здесь действительно был хорошим. Близость трех границ, перекресток нескольких важных дорог, относительно судоходная река. Затем, на деньги купеческой гильдии прорыли еще один канал. От этого течение замедлилось еще больше, но в этом было даже преимущество – легче стало плавать против течения. Все делало пакгаузы Маца-О неплохой перевалочной базой. Здесь товар сгружали с телег, он ждал своей очереди на погрузку и уходил либо к морю, либо, напротив, вглубь континента. Но что-то продавали и здесь – торговали оптом и в розницу, спорили на такой уйме языков, что часто возникала необходимость в толмаче. Рынок и склады сами разрослись до размера маленького города – здесь были свои улочки, забегаловки, места для отдыха, кварталы, землячества. Бывало, иной коренной житель Маца-О попадал в места, где его коренного жителя никто не понимал. И если по всему городу кормили так же как и стелили постель, а именно отвратно, то здесь заезжие готовили для своих из привезенных продуктов. Я знал тут довольно неплохой кабачок, в котором знали меня. И когда мы вошли в здание, хозяин зачастил: