Александр Тюрин - Червивая груша Страница 14

— Допустим, я поверил. Значит, отец Христофор, вы — в теме. Но почему? Как это, сидя в монастыре…

— Испытательный полигон «Pear» располагался неподалеку отсюда, за Курново. И настоятель отец Павел, зная мою предысторию, поручил мне проследить за экспериментами. Деньги на приборы скрытого наблюдения нашлись, остальное было в рамках моей предыдущей компетенции.

— Насколько я понимаю, в ИМФ должна входить «защита от дурака». А его носители жрут или, скажем, поглощают людей.

— Носитель ИМФ не поглощает людей, он их преобразует. По своему подобию разумеется. Те тоже становятся носителями ИМФ — вторичными, третичными.

— Из них получаются сущие демоны, челюсти на пузе, потроха видны. Это что признаки большого здоровья?

— А кто самый здоровый, сын мой?

— Тот, на кого не действуют микробы, вирусы и химикаты в тридцати сортах «колбасы».

— Тепло. Еще кто?

— Те… кто не стареет, на кого не действует время.

— Бинго. Носители ИМФ умеют обходить время, использовать его — для них время не стрела, а множество разнонаправленных и разноскоростных потоков.

— Значит всё, что они делают, полезно для них, отец Христофор?

— Если человек в рабстве греха, то полезно. И сильные и слабые мира сего служат Мамоне, и душа почти всякого настежь открыта соблазнительному злу. Немногие души не подвержены обаянию чертовщины. Если по-нашему оценивать — это обращение человека к аду, отрыв его от Духа Святого.

— Я так понял, отец Христофор, что вы уже перешли на религиозное толкование, теперь можно называть всё, что не нравится, «адским». И чем это, по-вашему, угрожает человечеству?

— Обращенные к аду — я их называю обратниками — множатся, создают себе подобных, забирают время у верных Богу, чтобы бесы построили силой этого времени адское царство. И чтобы никогда не появилось царство Божие на земле.

— Отец Христофор, вы в самом деле пришли сюда освятить этот Содом?

— Нет, сын мой, конечно нет. Я бы подождал с визитом, если бы ты не привез сюда своих чад — у меня есть небольшой дрон-робинсект, заначка времен службы, чтобы наблюдать за обстановкой.

— Вот они! — я ткнул пальцем в экран.

Оксана ведет парней, держа их за руки — крепко. Они еле поспевают. Получается, что она сама… не смогла их «обратить». Может, остатки материнского чувства сыграли, может, это должен сделать кто-то другой. Да, другой.

Впереди уже набухает контур обратника.

У меня обвалилось сердце. Не успеть.

И тут Макс выворачивается из руки матери, вырывает Натика и они бегут. Уж что, а бегать на своих роликовых ботинках с редуцированным трением они умеют, да еще петлять по ходу дела…

По таймеру это было пять минут назад. Помещение очень похоже на коридор первого этажа, только другие картины на стенах и другие растения в кадках. Значит…

— Это второй корпус.

6

— Молись вместе со мной, — сказал монах на ходу.

Боже, прости беззакония моя и согрешения.

Непобедимая и божественная сила, честнаго и животворящаго Креста Господня, не остави мя, грешнаго, уповающаго на тя…

— И если мне настолько повезет, что Господь призовет меня, то возьми мой посох, — сказал отец Христофор.

И вдруг я увидел в окно — парни уже снаружи, чешут по очищенной от снега дорожке к трассе. Со всех сторон от них вырисовываются тени, образуют кольцо, набухают.

Распахнув окно, я бросился вниз. Внизу оказалось не так уж мягко. Несколько секунд приходил в себя. Отец Христофор обогнал меня, десантная подготовка у него была наверняка получше моей.

И вот, вращая посохом, человек в рясе вышиб мозги из первого попавшегося навстречу обратника. Потом оприходовал и другого.

«Остановись.»

Ко мне шла Оксана. Выглядела она гораздо лучше, чем когда бы то ни было, даже в день свадьбы. Отполированная, лакированная Оксана. Распахнутая шубка, мини-юбочка, сияющие глаза.

— Ты воюешь против друзей, против свободы и прогресса. И ты забыл, что я была твоей первой любовью.

Иной раз мне стыдно, что моей первой любовью была пустоголовая бабенка, но это так.

— До меня у тебя не было женщины, которая хотела бы с тобой встретиться больше одного раза.

Это слишком смело сказано. Может, я того не хотел.

— Кажется, Оксана, у нас не было контакта последние годы. Тебе не нравилось, что у меня прекратился карьерный рост. Тьфу, зараза, о чем это я, прочь с дороги…

— Мне не нравилось, что ты все меньше думаешь обо мне. Я хотела полного слияния. И хочу сейчас.

Я почувствовал… как будто уже внутри ее.

Кружась вокруг сияющего позвоночного столба, я спускался вниз, в ее жаркие влажные недра.

Я словно целиком находился в канале, прозрачном как хрусталь, но теплом и упругом, сквозь который виднелись созвездия яичников.

И в это время как будто издалека донесся окрик отца Христофора.

«Очнись, идиот.»

Но я не смог даже пошевелиться. Толстые кольца обвивали меня со всех сторон. А сверху раздвигался огромный слизистый зев, обрамленный створками трех мощных челюстей.

Я еще раз попытался выдернуться. Совершенно безнадежно. Я не крут, я — слаб и бессилен.

— Ты проник в меня слишком глубоко и теперь мне придется тебя переварить.

Я слаб и ничтожен. Блаженны нищие духом…

В последний момент я словно сдулся и провалился сквозь кольца. Я уходил в водоворот, а меня догоняла огромным телом черная жирная пиявка.

Рано, слишком рано. Теперь пора, вязкий поток ненадолго стал упругим. Толкнувшись, я устремился вверх. Рядом оказался изгиб черного тела и я снова оттолкнулся. Подо мной пронеслись жернова круглой пасти. Она почти догнала меня, но я развернул копье так, чтобы пасть не могла закрыться и, упершись в древко, оттолкнулся еще раз. Глубины преисподней отпустили меня, я еще успел увидеть темный океан, в который вливалось время — это было посленастоящее, прошлое, ад, где распадаются формы, чтобы освобожденная энергия пошла на новый цикл созидания. Волны и водовороты этого океана были необозримы — в них падали куски нашего мира, похожего на тающий распадающийся айсберг.

Я вернулся на «сушу» уже без моего импровизированного копья.

Четверо обратников были мертвы. Трое окружили монаха, он рухнул, а они добивали его.

Я побежал на выручку — с хода проскользнул под рукой у одного из обратников и обрушил стальную палицу ему на затылок. Швырнул палицу в другого, но тот уже убил отца Христофора, вонзив острый отросток ему в шею. Я оказавшись рядом с тварью, загнал в нее нож, но она резко развернулась и оставила меня без оружия. Я попытался опрокинуть ее толчком в брюшную створку, однако сам оказался на земле. Её морда опускалась ко мне, на брюхе распускался цветок челюстей, из которого выходил змеевидный отросток.