Ярослава Кузнецова - Золотая свирель Страница 149

— А сама-то откуда?- она утерлась рукавом.

— Из Амалеры.

— С северов, значит. А мы с Пушком юттские будем. Ты глянь, как лопает, а? Как некормленный. — Она подобрала мизинцем яблочную крошку и отправила ее в рот. — Шли бы вы к гостям, господа хорошие, а то как бы Королева не прогневалась. Тебя, Босоножка, там ждут давно. Дуделки твоей не хватает, песни-пляски начинать.

— А ты, Муханя, плясать не пойдешь?

— Пустым брюхом трясти? Еще чего! Мы с Пушком тут с подождем, когда столы накроют. Уж там и отпляшем. Ложкой в миске.

Она подмигнула и занялась яблоком.

— А Муханя чья? — спросила я. Мельтешение впереди приближалось, шум усилился. Я заговорила громче: — Вроде здесь каждый человек кем-то приведен или принадлежит кому-то. Так ведь?

— Так. — Ирис достал из-за пазухи тростниковую свирельку, положил ее на ладонь и пощекотал пальцем — осторожно и ласково, как муханиного мышонка. Мне даже показалось, что она сейчас выгнет спинку и запищит. — Человек из серединного мира не может оставаться без поручителя. За Муханю поручилась сама Невена, среди людей, я слышал, ее чтят как святую.

— Ого! — я едва сдержалась, чтобы не присвистнуть. — А я увижу Невену?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Она редко посещает Стеклянный Остров. Муханьке повезло тогда. Невена любит смертных. Она с ними в родстве.

— Амаргин говорил, что здесь есть еще люди. Кроме нас с ним. Он Муханю имел в виду?

— Не только. — Ирис вдруг улыбнулся, да так ярко, что я немного опешила. — Сама увидишь. И услышишь. Его стоит послушать, Лессандир.

— Кого?

— Дай-ка руку. Мы пришли.

Белый олень, что стоял меж колонн, в арке сплетенных ветвей, склонил коронованную голову и отступил назад. Мы пересекли этот последний рубеж — и окунулись в жемчужно-розовый свет. Казалось, сам воздух светился и дрожал от многоголосого говора, от шелкового, лиственного, ветренного смеха, от струнных всплесков, взлетающих над головами толпы. Я мигом потерялась — их было так много вокруг, разных, удивительных, невероятных, болтающих друг с другом, спорящих, стоящих в одиночку с загадочным видом, кружащихся под обрывки музыки, хохочущих, шепчущихся, сидящих на ветвях и на полу, играющих в какие-то игры. Они были везде — все пространство зала, весь его немалый объем оказался наполнен движением, трепетом и ритмом.

— Ирис! — один из них повернулся к нам, тонкий, подвижный, светлый, как водяная струя, белые, впросинь, волосы до талии, черные брови, хрустально-прозрачные глаза. — Где ты бродишь, Королева давно тебя ждет! — и — мне, с легкой улыбкой, как будто мы давно знакомы и виделись только вчера: — Привет, человечка. Повеселимся?

Не дожидаясь ответа, канул в толпу. Женщина с волосами цвета синего кобальта помахала нам рукой, обросшей соколиными перьями и похожей на крыло. Другая, с желтыми рысьими глазами, в плаще из золотой парчи, жестко улыбнулась, показав острые зубы. Волосы ее были собраны в пышный хвост, а на кончиках ушей чернели меховые кисточки. Кто-то низенький, большеголовый, на мягких кошачьих лапках, прошмыгнул сбоку, мимоходом сунув мне стеклянный бокал с тягучей как мед жидкостью. С другой стороны протянулась обнаженная рука и бросила в бокал льдинку.

— Пей, — велел Ирис, улыбаясь.

Я сделала глоток, вернее, вдох — это оказалась не жидкость, а сгущенный томный летний воздух, с пронзительной нотой свежести. Сам бокал вдруг треснул сразу в нескольких местах и распустился прозрачным цветком. От неожиданности я выронила его — лепестки со звоном разлетелись по полу и исчезли под ногами гостей.

— Ирис!

Цветная толпа — руки, лица, струящиеся волосы, взмахи одежд, извивы лент — расступилась. Я увидела Королеву.

Она сидела на бортике фонтана, а сам фонтан был приподнят над плоскостью пола, к нему вели широкие ступени из дикого камня. За спиной Королевы возносился к невидимому потолку сумеречно-серый, в лиловых просверках столб, окутанный туманом и золотой взвесью. Края его были размыты и нечетки, и дрожали от напряжения. До меня дошло, что это не вода — это мощный воздушный поток, облачный, грозовой ветер, полный взлетающих искр. Волосы Королевы метались и вились, синие тени пятнали плечи. Руки, нагие как молнии, лежали на дымном серебре подола.

Ирис, выпустив мои пальцы, припал на колено. Прижал к груди раскрытую ладонь. В другой была свирель; коснувшись пола, она зазвенела колокольчиком. Я спохватилась и присела, растянув юбку. Не слишком ловко — за спиной кто-то хихикнул.

— Долго же вы плутали, — Королева приподняла бровь, длинную и острую, словно лезвие. — Девочке не далась прямая дорога? — Прищурив глаза, она оглядела меня с головы до ног. — Да, милая, ты из тех, кто никогда не пойдет прямо, если есть, куда свернуть.

Короткий смешок, в самом дальнем отзвуке которого почудился мне громовый раскат. Королева улыбалась, глаза ее горели сквозь ресницы и жгли мое лицо.

— Я слышала, как ты попала к нам, маленькая смертная. Чтобы свернуть с ТАКОЙ дороги нужен особый талант, я впечатлена. Что ж, теперь у тебя есть поручитель, и ты можешь удовлетворить свое любопытство, исследуя здешние закоулки. Желаю тебе от души повеселиться. Иди, ешь, пей, танцуй с нами, но прежде, чем тебе придет в голову куда-то свернуть, трижды подумай. А твой босоногий приятель и мой честный Томас будут нас развлекать. Том, — она повернула голову, и я, наконец, разглядела у ног ее, на ступеньках, человека с арфой. — Том, друг любезный, хватит щекотать струны. Я желаю, чтобы вы с Ирисом порадовали нас игрой.

Человек. Да, точно, это был человек, молодой мужчина, очень красивый. Черноволосый, светлоглазый, кожа его, некогда загорелая, еще сохранила легкий золотистый оттенок. Длинные руки обнимали эбеново-черную арфу, пальцы переплелись на резном украшении в виде оправленного в серебро узла.

— Здраствуй, рифмач, — приветствовал его Ирис. — Сыграем?

Арфист не ответил, только кивнул. Ирис тоже сел у ног Королевы, но так, чтобы видеть партнера, поднял свирельку к губам и заиграл — сразу, без каких-либо пробных вступлений.

Том пропустил пару тактов и подхватил мелодию. Ветер трепал им волосы, по рукам и лицам проносились тени облаков. Волна и блики на воде, канва и золотое шитье, свеча и мотылек, очертя голову летящий в пламя. Так мгновенно, не переводя дыхания, они заполнили собой все пространство, и шум, и смех, и мягкий топот ног превратились в музыку, и даже мое собственное сердце взялось отбивать ее захватывающий ритм.

Как они похожи друг на друга, эти двое, Ирис и человек-арфист! И дело не только в схожей масти и тонкой кости, и не в том, что оба были музыкантами. Они что-то делали с моей душой, что-то такое, от чего она того и гляди могла отлететь… куда там отлетают смертные души. Они разнились только в одном — Томас, играя, смотрел на Королеву, а Ирис закрыл глаза.