Александр Воронков - Темный век. Трактирщик Страница 15

— Мыло, говоришь? — монах ткнул в демонстрируемый брусок пальцем, ловко отколупнул ногтем мыльную крошку, тут же сунув её в рот. — И верно: вроде бы мыло… Только твёрдое почему-то.

— Ну уж извини: с жидким мылом в дальней дороге не слишком-то удобно. Всякие там шампуни да экстракты для ванн нужно дома держать, на полочке, а не таскаться с ними.

— Да, непривычна нам речь твоя, сын мой! Вроде и по-немецки говоришь для чужеземца сносно, а слова сплошь незнакомые. Что это за "шампунь" такая и что значит "ванна"?

"Нифига себе! Нет, что с гигиеной тут не дружат — это я уже давно понял: амбре у здешних аборигенов весьма "списьфичское". Но чтобы вообще не знать, что такое ванна — такое мне и в голову прийти не могло. Свинарник отдыхает…"

— Не пойму я тебя, святой отче: неужели из здешних рыцарей никто в крестовые походы на сарацинов не ходил? Слышал я, что оттуда как раз и завезли и сами ванны — особые сосуды для погружения в воду, — и обычай в них мыться: ибо чистота телесная равно как и духовная богу угодна. У нас почти в каждом доме ванна стоит, и все в ней поочерёдно моются.

— Э, что вспомнил! Когда ещё тот поход был! Ещё дед мой мальцом бегал, как панство в войско германского императора сбиралось… Много в ту пору героев ушло, да мало кто вернулся: пали под яростью монгольской. А уж про то, как допрежь того на сарацин вставали — и вовсе мало кто и помнит… А у вас, выходит, не забыли то?

— …

— Ну, значит, коль известна ценность твоей монеты, так и прикинуть можно. У нас гарнец мыла — два хеллера. Но мыло, известно, жидкое, значится, если твоё по весу прикинуть — втрое развести можно… Выходит, что на девять хеллеров одна твоя копейка прийтись должна, никак не более того.

— Что-то маловато получается, падре…

— Ты что же, сомневаешься в познаниях духовной особы? Меня арифметическому счёту, да будет тебе известно, обучал сам прежний монастырский келарь брат Филоник, восприявший сии знания от некогда обучавшегося в Сорбонне отца Валентина! Хоть и прошло с тех пор много лет, я — да простит Господь гордыню раба Своего — до сих пор весьма споро могу сложить любые числа в сумму до пяти дюжин за время, необходимое, чтобы дважды прочесть "Pater noster".

— Как можно, святой отец, как можно! Разве осмелится кто-либо сомневаться в талантах столь многоучёной особы! Вот только перемножить пять дюжин можно и побыстрее — и всё равно выйдет шестьдесят…

Самодовольное выражение лица у монаха плавно перетекло в изумлённое:

— Однако… А может, ты и семь дюжин столь же споро исчесть сумеешь? — брат Филипп крепко ухватил меня за рукав куртки, не отрывая насторожённо-пытливого взгляда от моего лица.

— А что тут считать? Восемьдесят четыре так восемьюдесятью четырьмя и останется…

— Ну-ка, человече, пойдём-ка за мой стол, поговорим откровенно: как и где это ты искусство быстросчётное восприял? И ведь ни пальцы не загибаешь, ни губами не шевелишь, ни чётки не перебираешь. Весьма то удивительно. — С этими словами клирик чуть ли не поволок меня к тому месту, на котором сидел до моего появления в таверне. — А ты, Прокоп, поднеси-ка нам с паном мастером ещё по паре пива! За мой, разумеется, счёт!

Наша приватная беседа за отдельным столиком слегка затянулась. "Пара пива" как-то незаметно превратилась примерно в "пару дюжин", и, чтобы не "повело", пришлось заказывать дополнительно разваренную рыбу с мочёным горохом. Да уж, "Книгу о вкусной и здоровой пище" здесь явно никто не читал, да и сервировка, состоящая из ломтя хлеба в качестве эрзац-тарелки меня лично не радует. Если так дальше пойдёт, то без всякого внешнего воздействия можно пищеварение загубить безвозвратно — а к качеству здешнего лечения гастритов и язв лично я отношусь весьма насторожённо…

Брат Филипп оказался человеком весьма въедливым и дотошным. Беседа с ним больше походила на "мягкий" допрос в кабинете у следователя: монах вывалил на меня множество вопросов о финансах, вере, способах обучения и географии моего гипотетического путешествия. Несколько раз он явно пытался подловить меня на нестыковках в рассказе, возвращаясь к уже сказанному. Наивный богемский абориген! Он никогда не поглощал информацию теми темпами и объёмами, какие обрушиваются на человека двадцать первого века, окружённого телепередачами, прессой, интернет-ресурсами и радио. Мы же, как пушкинский герой, уже приучены "без напряженья в разговоре коснуться до всего слегка с учёным видом знатока".

Постепенно я решил мягко перевести разговор в иное русло, чтобы по возможности активизировать свою легализацию в этом мире. Средневековье — Средневековьем, однако и здесь человек без "аусвайса" не всегда и не от всех сможет в случае чего "отбрехаться". Вон, как мой знакомец Йозеф рассказывал: была у его босса ксива-пайцза — никаких проблем со здешней налоговой дядька не знал. Как помер — у наследника докУмент изъяли, а самого на счётчик поставили, причём процедуру банкротства заменили довольно-таки жестокой казнью. Оно мне надо?

— Вот вы, святой отец, упомянули, что многими языками владеете. Это большое искусство: в моих краях редко кто более двух-трёх знает, а большинство — так и вовсе ни одного чужестранного не ведает…

— Так ведь и здесь мало кто сим умудрён! Ведь и в святых обителях полным-полно послушников и даже самих братьев, кои не могут двух слов связать даже на латыни. Приходится им со слуха заучивать и литургии, и молитвы… Я же помимо германского, славянского да латыни и на франкском разговариваю, и на монгольском. Мало того: на всех тех языках и читать и писать умею, опричь монгольского наречия: уж больно редко средь них грамотеи встречаются!

— Да, велики твои познания, святой отец! Выходит, ты и переводить с одного языка на другой можешь?

— Случается, что и переклады делаю во славу Божью и Святой матери-Церкви. А отчего это тебя, сыне, интересует?

Вот ведь датый-датый монах, а соображает не хуже трезвого! Ну что ж, попробую слегка приоткрыть карты: всё равно помощь местного грамотея для выполнения моей задумки необходима. Авось в местную "гестапу" не настучит: деньги-то я ему заплачу неплохие, а они и попам вовсе не лишние.

— Как это "отчего"? Я ведь не просто так в эти края прибыл, так далеко от родного дома: собираюсь здесь на жительство остаться да своим ремеслом на хлеб зарабатывать. А ведь чужестранцу это непросто. Вон, тот же наш почтенный хозяин, пан Прокоп, небось, не просто так эту таверну содержит, а в цехе кулинаров состоит?

— Разумеется, в цехе он состоит, ведь влияние цехов распространяется на триста моргов вокруг города, а таверна эта построена всего в ста двадцати. Вот только никакого цеха кулинаров у нас в Жатце отродясь не бывало. Прокоп — член цеха трактирщиков и пивоваров, а хлеб ему возит подмастерье почтенного Илии из братства мельников: этот достойный мастер всегда велит своему подмастерью подвозить странствующих смиренных слуг божьих к городским воротам.