Елена Жаринова - Волчья Радуга Страница 15

— Хорошего сна, — прошептал Яно, направляясь к двери. Громкий стук снаружи заставил его отпрянуть и заметаться в поисках убежища.

— Катюша, дочка! Ты спишь яще? — послышался бодрый женский голос.

Испуганный Яно присел за каким-то сундуком в темной прихожей, упершись руками в пол: иногда от волнения он забывал, в какой ипостаси находится.

— Кто там? Открыто, — сонно отозвалась Катя, приподнимая голову. — А, баба Аня, это вы? Да не разувайтесь, у меня не убрано, проходите.

Тверской «якающий» говор бабы Ани забавлял девушку. Надо же, какие вокруг заповедные места, если даже сохранились диалекты, о которых она читала в университетских учебниках. И если волки шастают по огородам…

— А я тябе простоквашки принясла, — соседка прошлепала резиновыми галошами к столу. — В грозу все молоко скисло. Попьешь, холоднянькая. Что это у тебя так псиной пахнят?

— Да? — Катя огляделась в поисках волка. — Я ничего не чувствую.

Соседка ушла. Ночного гостя тоже не было, и Катя испытала легкое разочарование. Потом налила себе в стакан простокваши, с удовольствием выпила и, стянув с веревки полотенце, пошла на двор умываться. Крестик она, не посмотрев, сжала в руке. Яно осторожно выбрался из дома и, прячась за кустами смородины, вышел за калитку. И тут же едва не столкнулся с двумя женщинами — одна и была приходившая к Кате баба Аня, а другая — помоложе, в коротком цветастом платье, смешно топорщившемся на ее полной фигуре.

— А это кто? Катькин ухажер что ли? — громко спросила молодая.

— Ня знаю. Ня видела. Когда простоквашу ей носила, одна была. А впрочем, дело молодое…

— Ишь ты! Городской, небось, а босиком гуляет. А так— ничего… Блондинчик!

Слушая беседу за спиной, Яно с трудом заставлял себя идти спокойно: им и невдомек, что он из другого мира, а если побежать, тогда примут за вора, начнут кричать. Выбежит Катя… При мысли о девушке Яно покраснел. Значит, ее зовут Катя — Катанка, как сказали бы в его родной деревне. Катарина. Так звали его мать… Оборотень передернулся, словно тряся шкурой: так, будучи волком, он прогонял неприятные мысли, свернув за ольховую рощу, откуда его нельзя было увидеть из деревни, он побежал во весь дух по дорожке к реке, подымая облака пыли босыми пятками.

Сверху бегущего было видно, как на ладони, — так же, как и речку, раскинувшуюся между живописных берегов, и рыбацкую лодку на ее середине. Фаргит лениво парил в потоках воздуха, раскинув огромные темные перепончатые крылья. Свое демоническое обличие он любил больше, чем человечье. Люди в Фенлане, унидев его таким, пугались до обморока, и это безмерно его радовало. Фаргит находил, что он очень похож на изображение Домгала: тот же огромный рост, зеленовато-оливковая, скользкая, блестящая кожа, желтые глаза с вертикальным змеиным зрачком, острые кривые когти на руках и ногах… И, конечно, крылья… Крылья, позволяющие застигнуть жертву врасплох — упав на нее камнем с высоты. Пусть бежит. Один взмах крыла, один удар серебряным лезвием — оборотень будет мертв. Морэф получит Ключ и, быть может, тогда расщедрится на глоток эликсира бессмертия.

А Яно бежал, не переводя дух. Золотые купола служили ему маяком. Он не устал, напротив, по мере приближения к церкви у него прибавлялось сил, хотя иногда он ловил себя на желании помочь себе передними лапами — тьфу, руками! — или хотя бы высунуть язык. После смерти Якофия он снова отвык от человеческого тела.

Фаргит описал над рекой круг. Храм с золотыми куполами тревожил его. Он словно создавал невидимый заслон, вызывал непреодолимое желание повернуть назад. Надо будет рассказать Морэф, что в этом мире у Домгала есть сильный противник. Однако пора действовать, иначе оборотень окажется в безопасности. Пока он не видит демона, иначе обернулся бы волком, чтобы бежать еще быстрее. Тем легче будет выполнить приказ Морэф! Сжав в руке серебряный кинжал, Фаргит отвел крылья назад и резко пошел вниз.

Резиновая лодка медленно дрейфовала посреди Камышовки. Весла неподвижно торчали в уключинах, два поплавка качались в кувшинках. Прожорливая плотва давно объела червяков с обеих удочек, но рыбаки об этом не сильно беспокоились. Они были заняты. Один разливал водку в нагретые солнцем одноразовые стаканчики, другой пытался выудить из трехлитровой банки маринованный помидор.

— Вот, Петрович, держи порцайку. Как в аптеке!

Петрович с трудом вытащил руку из узкого горлышка, взял стакан.

— Ну, за рыбалку, — произнес он голосом генерала Иволгина. Рыбаки беззвучно чокнулись, прислушались, как организм воспринял теплую паленую водку из местного лабаза. Дружно крякнули.

Эх, хорошо! Благодать… — Петрович снова потянулся за помидорами. — Вот Пушкин дурак-то был, что лето не любил… Ему, видите ли, комары да мухи не правились. А комары, между прочим, для нервной системы полезны. Они дурную кровь пьют. От, я тебя, собака! — Петрович со всей силы хлопнул себя по лицу, но напившийся дурной крови комар вовремя излетел. — Комары — тьфу! — продолжал настроившийся на поэтический лад Петрович. — Главное — это красота. Ты как считаешь, Колян?

— Ну, за красоту, — кивнул Колян, разливая по ноной. — Да, благодать. Третьи сутки так: ночью дожди, а днем на небе ни облачка. Достань-ка мне помидорчик!

Петрович потянулся за помидорами, подымая ввысь мутные глаза, чтобы убедиться в безоблачности неба. И вдруг завыл, захрипел, роняя банку в воду.

— Чо йто? Слышь, Колян, чо йто?

Колян непонимающе проследил за трясущимся пальцем Петровича, которым он водил по небу, словно прицеливаясь, и тоже взвыл, хватаясь за сердце: огромная крылатая тварь стремительно пронеслась у них над головами.

— Ты видел? Ты видел? — повторял Петрович.

Колян только сглотнул.

— Черти что в водку подмешивают, — буркнул он, хватаясь за весла. — Да полно, Петрович, не голоси. И первый раз что ли? Мне вон на той неделе теща покойная померещилась, так это пострашнее было. Сейчас ко мне завернем. Если моя в огороде, я тебе самогону холодненького достану. Вмиг полегчает. С него, с родимого, никогда таких видений не бывает. Держись, Петрович, миленький!

Петрович только икал, сматывая удочки, и все глядел вслед ужасному крылатому существу, не похожему ни на птицу, ни на человека.

Глава 5

ДВОЙНАЯ РАДУГА

Крестик Катя обнаружила только перед умывальником. Разжала руку и тут же узнала украшение, которое вчера нашла на шее странного волка. Вот и еще одна странность: как волк умудрился снять с себя цепочку? И зачем он это сделал, если явно дорожил необычной вещицей? И снова по спине пробежал холодок — предвкушение чего-то необычного, может, настоящего чуда. И снова оно было на корню задавлено железной логикой. Чему удивляться? Тому, что зверь совершил осознанный поступок? Тоже мне, чудо. Никакого владельца собаки этим не удивишь. В Катиной семье пятнадцать лет жила пуделица. Когда Катина мама долго болела, она так переживала, что принесла ей к постели самое дорогое — старую замусоленную кость. А ведь обычно попробуй, отними: укусит, даром что маленькая. Вот и волк отблагодарил Катю за гостеприимство.