Елена Хаецкая - Ведьма Страница 15

Вейде.

При звуке этого имени сердце Рехильды болезненно сжалась. Такая нежная, такая беспомощная, остроносенькая девочка с испуганным взглядом. Вейде была по-собачьи привязана к своей госпоже, ела из ее рук, готова была спать у ее постели. Когда Рехильда занялась составлением нового противоядия, девочка сидела у ее ног, смотрела. Ей ничего не нужно было, только находиться рядом, угождать, ловить каждое слово Рехильды. Красивой, доброй.

Закончив работу, Рехильда вытерла руки. А потом что-то подтолкнуло ее, и она взяла с полки коробку, где хранила яды.

Велела Вейде принести вина. Та повиновалась, вернулась быстрее молнии. Рехильда высыпала в бокал щепотку яда. Встала — в одной руке бокал с отравой, в другой — с противоядием, чудесным даром Тенебриуса и Агеларре.

И девочка тоже встала, повернулась к своей госпоже, запрокинула лицо, доверчиво улыбаясь.

Рехильда протянула ей бокал с ядом и сказала:

— Пей.

Вейде взяла, подержала мгновение в руке и не задумываясь выпила. Любящим взором следила за ней Рехильда, свято веря в чудесные свойства своего противоядия. И дала девочке второй бокал, с противоядием. И снова сказала:

— Пей.

И Вейде выпила второй бокал.

А потом побледнела и осела на пол.

Она умерла почти мгновенно. Как будто заснула у ног своей госпожи.

Страдающему от лихорадки можно присоветовать обратиться к топазу, прозрачному драгоценному камню, и пусть в хлебе или мясе или любом другом кушанье сделает три углубления. И пусть нальет в них вино и увидит в этом вине свое отражение. И пусть скажет: «Созерцаю себя в вине сем, как херувим в зерцале божьем, дабы сия лихоманка оставила меня и сия лихорадка сошла с меня в отражение мое». Пусть делает так трижды в день и исцелится.

Если же в хлебе или мясе или в любом другом кушанье, в воде, вине или любом другом напитке заключается яд и топаз лежит поблизости от этого кушанья или питья, то поднимется шум великий, как если бы рядом плескало море, как если бы невдалеке волны прибоя с силой бросали на скалы мусор от кораблекрушения…

(Из поучений Хильдегард фон Бинген)

Волны с силой обрушивались на скалы, разбивая об их крутые острые бока мусор кораблекрушения, и имя скалы было Рехильда Миллер. Она задыхалась. Волны причиняли ей нестерпимую боль, сломанные мачты ранили ее тело, мокрые паруса залепляли рот и глаза.

— Она еще не очнулась, — донесся голос Иеронимуса.

Вторая волна.

Третья.

Рехильда простонала, шевельнулась, и Иеронимус поднял руку, останавливая палача с занесенным было ведром.

— Я не хотела убивать Вейде, — пролепетала Рехильда Миллер. — Это вышло случайно.

Иеронимус фон Шпейер долго смотрел на нее своим непонятным тяжелым взглядом. Потом сказал:

— Злые поступки совершаются добровольно.

26 ИЮНЯ, СВ.АНТЕЛЬМ

Он пришел.

Рослым, в великолепной сверкающей одежде, с пылающими глазами, рот дергается, кривится. Вьется в руке хлыст.

Красавица Рехильда Миллер в грубой рубахе, исхудавшая, с забинтованными руками, корчилась на жесткой лавке, пытаясь заснуть.

Агеларре остановился над ней, посмотрел. Она не замечала его, все ворочалась, стонала, бормотала себе под нос. И тогда он огрел ее хлыстом, так что она вскрикнула и подскочила.

И увидела над собой яростное прекрасное лицо дьявола.

— Ты предала меня, — сказал Агеларре. — Ты разболтала ему о нашей любви.

— Агеларре, — выговорила Рехильда и потянулась к нему руками.

И дьявол снова хлестнул ее кнутом.

— Ты продалась Иеронимусу, — повторил он. — Завтра ты умрешь.

Она села на лавке, сложила на коленях руки в толстых серых бинтах, нагнула голову.

Агеларре засмеялся, и подвальная камера наполнилась серебристым лунным светом.

— Дура, — сказал он. И засмеялся еще громче. — Кунна.

Женщина заметно вздрогнула.

Агеларре привзвизгнул от удовольствия.

— Ты умрешь, — повторил он. — И твой бог не примет тебя.

— Почему я должна умереть? — тупо спросила женщина.

— Если Иеронимус фон Шпейер обещал тебе жизнь — не верь. Они всегда обещают, а заканчивается одинаково. Один судья клянется, что не тронет ни волоса на твоей голове, а потом другой, такой же лицемерный, с чистой совестью отправит тебя на казнь.

— Иеронимус фон Шпейер? — повторила Рехильда Миллер. Подумала. Потом качнула головой, мотнув слипшимися от пота волосами: — Нет, Агеларре. Иеронимус фон Шпейер ничего не обещал мне.

Агеларре заскрежетал зубами.

Она подняла голову, посмотрела.

— Ты уходишь?

— Будь ты проклята, Рехильда Миллер, — сказал Агеларре.

Иеронимус проснулся оттого, что Ремедиос трясет его за плечо. Оттолкнул его руку, сел, потер лицо.

— Что случилось?

— Ведьма кричит, — сказал Ремедиос.

Иеронимус прислушался, но ничего не услышал. Однако слуху бывшего солдата поверил, потому встал, машинально подхватил со стола латинскую библию и пошел по коридору, к лестнице, ведущей в подвал.

Ремедиос шел за ним следом, держа горящую свечу в высоко поднятой руке. На ходу Иеронимус спросил:

— Она звала именно меня?

— Она никого не звала, — ответил Ремедиос. — Просто кричала. От страха или боли. Я подумал, что она нуждается в утешении.

— Вероятно, — согласился Иеронимус. — А почему ты сам не зашел к ней?

Ремедиос помолчал, прежде чем честно ответить:

— Я испугался.

Больше Иеронимус ни о чем его не спрашивал.

В камере было пусто.

— Сбежала, — шепнул Ремедиос.

Иеронимус забрал у Ремедиоса свечу и подтолкнул его к выходу.

— Никуда она сбежать отсюда не могла, — сказал Иеронимус. — Не сквозь стену же прошла. Иди спать, Ремедий.

Ремедиос помялся на пороге, а потом дал стрекача.

Иеронимус внимательно осмотрелся по сторонам, поставил свечу на лавку.

— Рехильда, — позвал он.

Женщина выбралась из кучи соломы — под глазами синяки, через все лицо три красных полосы от бича, в волосах сухая трава.

Иеронимус поджал губы, слегка наклонил голову, внимательно рассматривая ее.

— Кто ты? — спросила Рехильда хрипло.

— Иеронимус фон Шпейер, инквизитор.

Она смотрела, широко открыв глаза, как он снимает с себя грубый коричневый плащ, остается в белой рубахе. Годы не прибавили красоты Иеронимусу, но его это не заботило. Он расстелил плащ на полу у ног женщины, неторопливыми, уверенными движениями. Выпрямился, сел на лавку.

Дикий ужас в ее глазах.

— Я пришел забрать твои страхи, — сказал Иеронимус. — Клади их сюда, на плащ.

— А что ты будешь делать с ними? — спросила она.