Павел Ганжа - Дети Земли Страница 15

На самом деле Виктору Евгеньевичу перевалило за семьдесят, что впрочем, по меркам ашеров не считалось преклонным возрастом. Продолжительность жизни зависела в основном от способностей измененного, конечно, помимо таких заурядных вещей, как козни врагов, стихийные бедствия, огнестрельное, холодное и прочее оружие. Фактически каждый ашер коптил белый свет столь долго, сколь позволяли возможности и обстоятельства, а отнюдь не болезни и естественный для прочих стремительный процесс старения. Обладателю могучего Дара смерть по естественным причинам не грозила, по крайней мере, в течение нескольких сотен лет. На эпитет "пожилой" ведун мог претендовать, оттоптав тройку, а то и пяток веков по грешной земле. Оспешинскому и по объективным, и тем более по субъективным мотивам претендовать на почтительное обращение было рановато. В отличие, например, от Воронина, который, по непроверенным слухам, застал еще эпоху Петра Алексеевича. Да и выглядел солиднее, чем чопорный английский аристократ. Или, не побоимся сравнения, дворецкий чопорного английского аристократа. Вот к кому на "Вы" обращаться было также естественно, как дышать.

Виктора проявления всеобщей фамильярности ничуть не трогали, и он с удовольствием откликался и на Витю, и на Витьку, и даже на Витька. И лишь на имя вкупе с отчеством реагировал не слишком благосклонно – морщил нос и недовольно хмыкал. Роль объекта для шуток Оспешинского вполне устраивала, он и очки-то носил для форса, чтобы выглядеть более экстравагантно и смешно.

Поначалу, едва познакомившись, Вика пробовала ему "выкать", но довольно быстро скатилась к запанибратским обращениям. По-иному не получалось.

Оспешинский поправил очки на переносице и трагическим утробным голосом сообщил:

– Я сейчас язык тому, у кого он без костей…- и продемонстрировал сжатыми кулаками откручивающее движение.

– Боюсь, боюсь!…- улыбнулась Вика, но на душе похолодело. Пошутил Виктор плоско, без обычного полета фантазии и изысков, да и ауры у обоих стражей отливали темными тонами. Что-то стряслось.

– Проходи, располагайся,- пригласил Вику в беседку Воронин. – Чай, кофе, сок?

– Апельсиновый, – машинально пробормотала Вика и уселась за стол. На потемневшую от времени деревянную скамеечку. Преодолев мимолетное желание растечься сгущенным молоком по комфортабельному креслу-качалке. Кажется, не время расслабляться.

Перед ней возник высокий стеклянный бокал с ярко-оранжевым напитком. Отпив глоток, Вика едва не поперхнулась – сок не лез в горло.

– Что произошло?

– Кацман пропал.

– Как пропал, что значит пропал?!

– Вот так, бесследно.

– Я не понимаю…

– Подожди, сейчас Борис с Яной подъедут, тогда все по порядку расскажу, чтобы по нескольку раз не повторяться. Они, кстати, будут минут через пять, не больше.

Воронин и Виктор вышли из беседки, а Вика в легком ошеломлении откинулась на спинку скамейки. За недолгое пребывание в страже домена она еще не сталкивалась с серьезными происшествиями, а тут сразу эдакое – исчез ближайший сподвижник Магистра. Правая рука главы домена, если за левую принимать Воронина. Ведун, способный наделать отбивных из доброй дюжины матерых менталов. К тому же чрезвычайно осторожный и понюхавший пороха в таких передрягах, что хватило бы на лейб-гвардейский батальон гусар. Или эскадрон, что там у них.

Это надо было переварить.

Ожидание действительно не затянулось. Послушался шум подъезжающего автомобиля, хлопанье дверей и разноголосое бормотание. В беседку микроскопическим ураганом – с учетом невысокого роста и субтильного телосложения – ворвалась Яна Шевченко, а за ней вошли ее супруг Борис и Оспешинский. Если рыжеволосая красотка Яна по темпераменту не уступала лучшим итальянским образцам, то тихий и немногословный Борис скорее относился к флегматикам. У него имелось даже дружеское прозвище – Эстонец. Невзирая на вполне рязанскую физиономию.

Избитая истина не лгала, противоположности притягиваются. И Яна с Борисом составляли прекрасную пару. Как в профессиональном, так и матримониальном плане. Узы Гименея совсем не мешали им являться практически идеальными напарниками.

Последним вернулся Воронин и легким движением руки накинул на беседку Темный Полог. Вика вздохнула от зависти. Поставить Полог у Воронина получилось настолько естественно и просто, а она не то что создать, но и удержать чужой способна через раз. Природу Полога она представляла хорошо (спасибо Вольфу, просветил в свое время). Не заклинание, вроде порчи, не заговор, типа отвода глаз, а своеобразный энергетический барьер. Не слишком сложный, но требующий громадного приложения силы. Требуется голая мощь, но в таких количествах, что… думать страшно. Для Морозовой создание Полога представлялось чем-то сродни поднятию штанги; ей – хилой женщине – и от земли не оторвать. Хотя Вольф говорил, что здесь важна не только голая Сила, но и, как в любом тонком искусстве, техника. И с опытом она непременно научится, способности позволят. Но пока… оставалось лишь вздыхать от зависти.

Темный Полог использовался из соображений секретности, поскольку был почти абсолютно непроницаем. Теперь никто не мог услышать, о чем совещаются стражи Сибирского домена, собравшиеся в полном составе. Включая специализированные органы, снабженные самой современной и хитрой электронной аппаратурой. Приборы, окажись они в непосредственной близости, фиксировали бы лишь помехи и шум.

– Ого! У нас крупные неприятности!- обрадовано воскликнула Яна, тряхнув огненной гривой.- Кстати, а у кого это Зов такой мерзкий получается. Меня чуть на кровати не подбросило. Мурашки до сих пор по коже бегают.

В подтверждение своих слов мадам Шевченко продемонстрировала присутствующим оголенные до локтей руки. Надо признать, красивые и, в некоторой степени, элегантные, но без мурашек. О чем не преминул ядовито сообщить Виктор.

– Не вижу! Мурашки, они же гусиная кожа, они же сыпь, не наблюдаются… А Зов я посылал.

– Я знала! Больше некому, только у тебя, старого развратника, такой извращенный способ отрывать людей от приятного времяпрепровождения. К твоему сведению, недальновидный ты человек, мурашки у меня были внутренние! Боря, подтверди!

Супруг не подтвердил, но и не опроверг, просто раздвинул губы в мягкой улыбке.

– Твои стрелы пролетели мимо. Измененного, или, если угодно, ашера, едва ли можно рассматривать как представителя рода человеческого. А я все-таки ашер, – в карикатурном порыве гордости вскинул голову Оспешинский.

– Ты не ашер, и не человек, ты – ходячий цирк-шапито, – посетовала Яна. – И еще расист недоделанный!